— Отец приедет через пару часов, — сказала она. — Мы можем отвезти несколько ящиков. Пожалуйста, позволь нам помочь.
— Все будет в порядке. Мы уже обо всем договорились.
Джейкоб подружился с одним парнем в этом кебаб-хаусе. Хамедом. Кажется, так его звали. Сыном хозяина или вроде того. Хамед, который был старше нас на пару лет, уже владел собственным грузовым фургоном с низкой подвеской и затонированными стеклами. Половину кузова занимала мощная стереосистема, от звука которой, когда он подъехал к нашему дому, задрожала земля.
Он выкинул в урну сигаретный окурок и через открытое окно протянул руку моей матери.
— Так, значит, ваш повзрослевший птенчик вылетает из гнездышка?
Она уставилась на него.
Хамед потер затылок и, прищурившись, посмотрел на небо:
— Самый подходящий день для такого дела.
Сейчас я понимаю, что у Джейкоба осталось множество вещей, которые он даже не удосужился упаковать. Ну, типа постеров, зимней одежды и тому подобного.
Миссис Грининг с самого начала поддерживала его решение.
— У тебя должна быть своя жизнь, Джейки, — сказала она. — Я горжусь вами, мальчики.
Но ее голос слегка дрожал. Было ясно, что она боится. Теперь к ним ходили люди из социальной службы, но очень многое по-прежнему делал Джейкоб.
У нее был специальный пластиковый зажим, который она надевала на ручки и карандаши, чтобы их легче было держать. Наверное, миссис Грининг рисовала эту открытку целую вечность. Она изобразила домик, как его рисуют дети, с дымом, идущим из трубы, пушистыми облаками и солнышком с большой кривоватой улыбкой на лице. Она немного стеснялась этой картинки, потому что знала, что я хорошо рисую. Это она сказала, когда дарила ее нам. И еще она извинилась за то, что у нее нет даже конверта, и добавила, что нам не стоит выставлять открытку на видное место.
— Очень красиво, — сказал я.
Я и вправду так думал. Она напомнила мне что-то такое, в чем я не мог до конца разобраться, но мне было радостно и грустно одновременно.
Уже в квартире Джейкоб прилепил ее на холодильник магнитом. ПОЗДРАВЛЯЮ С НОВОСЕЛЬЕМ. А до тех пор она была вставлена в щель на приборной панели фургона, и он смотрел на нее, не говоря ни слова. Он тоже боялся.
Думаю, мама боролась с желанием забраться в картонную коробку, надеясь, что я аккуратно заклею ее с другого конца.
— Нет ничего стыдного в том, чтобы вернуться домой, если из этого ничего не получится.
Мама произнесла это не своим обычным голосом. Она старалась говорить как можно громче, чтобы и Джейкоб услышал, несмотря на грохот музыки.
— Все получится, — огрызнулся я, сердито глядя на нее.
Я послал ей воздушный поцелуй, типа: «Пока и счастливо оставаться». С моей стороны это было нехорошо, но мама не умеет читать между строк. Она сделала жест, как будто его ловит и прижимает к сердцу.
Такие минуты запоминаются до мельчайших подробностей, а все остальные просто заполняют пустое место.
Мы просигналили и отчаянно рванули с места.
Откуда ни возьмись на дорогу выбежал маленький мальчик и кинулся наперерез машине.
Он был одет в оранжевую куртку, и я не смог разглядеть его лица, потому что его закрывал капюшон. Но мне кажется, мне кажется: это был я. Я пытался убежать, но мама поймала меня на глазах у всей школы. Она несла меня к врачу, и сквозь дурацкий капюшон я слышал биение ее сердца.
Глядя в зеркало, я думал, что увижу, как она бежит следом.
