Госпожа Гоголь кивнула.

Некоторое время стояла тишина, прерываемая лишь попыхиванием трубок.

Потом снаружи что-то звякнуло, последовала задумчивая пауза, после чего чей-то голос вдруг произнес:

– Гита Ягг! Я знаю, что ты внутри.

Силуэт госпожи Гоголь вытащил трубку изо рта.

– Хорошо, – сказала она. – У нее отличный вкус.

Занавес у входа приоткрылся.

– Привет, Эсме! – поздоровалась нянюшка Ягг.

– Благословенна будь… эта палатка, – промолвила матушка Ветровоск, вглядываясь в полутьму.

– Это вот госпожа Гоголь, – представила нянюшка. – Она вроде колдуньи вуду. Это в здешних краях так ведьм называют.

– В здешних краях и другие ведьмы имеются, – ответила матушка.

– Ты произвела большое впечатление на госпожу Гоголь, найдя меня здесь, – похвасталась нянюшка.

– А чего тут такого? – фыркнула матушка. – Когда я заметила, что у входа Грибо умывается, остальное – одна сплошная дедукция.

Согласно мысленному образу, составленному нянюшкой в полутьме палатки, госпожа Гоголь была стара. И чего уж она совсем не ожидала увидеть, когда колдунья вуду вышла на солнечный свет, так этого того, что собеседница ее окажется весьма симпатичной женщиной средних лет и ростом выше матушки. В ушах госпожи Гоголь покачивались массивные золотые серьги, а одета она была в белую блузку и длинную красную юбку с оборками. Нянюшка сразу почувствовала неодобрительное отношение матушки Ветровоск. Видимо, то, что говорили про женщин в красных юбках, было еще хуже, чем то, что говорили про женщин в красных сапогах, что бы там про них ни говорили.

Госпожа Гоголь остановилась и подняла руку. Послышалось хлопанье крыльев.

Грибо, подобострастно тершийся о ногу нянюшки, поднял голову и зашипел. На плечо госпожи Гоголь слетел самый большой и самый черный из всех когда-либо виденных нянюшкой петухов. Он повернул голову и смерил нянюшку самым разумным из всех когда-либо виденных ею птичьих взглядов.

– Вот это да, – потрясенно промолвила нянюшка. – Отродясь не видывала таких здоровенных петухов, а уж я их на своем веку перевидала – ого-го!

Госпожа Гоголь неодобрительно приподняла бровь.

– Да откуда у нее воспитанию-то взяться? – заметила матушка.

– Вы меня не дослушали. Просто я сызмальства жила неподалеку от птицефермы, – ответила нянюшка.

– Это Легба, темный и опасный дух, – сообщила госпожа Гоголь. Она наклонилась поближе и уголком рта продолжила: – Между нами, он просто большой черный петух. Но вы же понимаете…

– От рекламы никогда вреда не бывало, – согласилась нянюшка. – А это Грибо. И если между нами, он сущий демон, исчадие ада.

– Ну разумеется, он же кот, – великодушно заметила госпожа Гоголь. – Чего еще ожидать от кота?

«Дарагой Джейсон и все остальные. Ну разве ни удивитильна што случаицца кагда совсем ни ажидаеш, например мы пазнакомились с гаспожой Гоголь каторая днем работает поварихой а на самом деле она калдунья вуду, так што ни верьте што там гаворят нащет чорной магии итэдэ, все это Придрасудки, она савсем вроди нас толька чутачку другая. Хатя про зомби все правда, но это не то што вы думаите…»

Странный город эта Орлея, решила нянюшка. Стоит миновать центральные улицы, пройти по переулочку, нырнуть в маленькую калитку – и оказываешься среди деревьев, с которых свисают длинные пряди мха и что-то вроде клочьев шерсти, а земля начинает колыхаться под ногами и превращается в болото. По обе стороны тропинки темнели пруды, в которых тут и там среди лилий виднелись какие-то живые бревна.

– Ну и здоровенные же тритоны, – изумилась она.

– Это аллигаторы.

– Да неужто? Небось и вкусные же?!

– Да.

Дом госпожи Гоголь, казалось, был сложен из обычного топляка, выуженного из реки, крыша его была крыта мхом, и стоял он над самым болотом на четырех крепких сваях. Отсюда до центра города было рукой подать. Нянюшка явственно слышала уличный шум и цокот копыт, но хибарка посреди болота была будто окутана тишиной.

– А люди тебя здесь не беспокоят? – спросила нянюшка.

– Те, кого я не хочу видеть, нет.

Заросли лилий колыхнулись. По поверхности ближайшего пруда стала разбегаться V-образная зыбь.