Прохоров встретил Мельникова и Кота за квартал от дома Виктора Павловича. Была только половина восьмого вечера, но улицы уже опустели. На проспекте виднелась лишь пара прохожих.

— Все в порядке. Он дома. Один. Пришел два часа назад.

— Тогда двигаем.

Прохоров сел в машину, и Леха стал заворачивать во двор дома, где жил клиент.

Перед отъездом с базы Мельников каким-то образом разжился тремя новенькими летными куртками. Теперь, сверкая черной кожей, они походили то ли на чекистов времен революции, то ли на эсэсовских мотоциклистов из советских фильмов. Потому что настоящие эсэсовцы носили плащи из очень плохого дерматина…

— Стоп. Леха, притормози малость, — подал голос Прохоров. — Эту юную особу я уже знаю. Она позавчера тоже наносила визит нашему другу. Кажется, уважаемый гражданин Башилин неравнодушен к особам, не достигшим половой зрелости. Пристрастие понятное, но, как известно, наказуемое советским законодательством.

Через двор по направлению к подъезду двигалась особа в мини-юбке (с такими юбками истово боролись комсомол и молодежная пресса) и весьма рискованной блузке. Как и положено, туфли-«лодочки», пухлые губы покрыты мощным слоем помады, в ушах — сережки, которые даже Кот, не особо подкованный по части тонкостей женской амуниции, расценил как редкостную дешевку. Впрочем, остальной наряд был не лучше. Все вроде как модно, но именно «вроде». Так одеваются глупые малолетки, мечтающие угнаться за модой, хотя мама с папой не выделяют им для этого достаточного количества денег. Девчонке было никак не больше четырнадцати лет. Она, старательно виляя задом, прошла мимо машины и направилась в подъезд.

— О как! И кто ж она такая? Проверил?

— Школьница, учится в восьмом классе школы № 2. Завела вот себе милого дружка. Она у подруги через два дома переодевается. Потому что если мама узнает — ремнем забьет… Вот подруга — та оторва. Семнадцать лет, а ее в районе ресторана каждая собака знает.

— Как это мило. А у него есть цепочка на двери?

— Нет.

— Ну что ж, давайте подождем. Если накроем в лучшем виде, разговор пойдет куда душевнее. Меньше бить придется.

Они закурили.

— Что этой дуре надо от старого козла? — спросил Кот.

— Наивный ты человек, хоть и корреспондент. Что ей надо? Красивой жизни, вот чего! Мама — учетчица на заводе, получает восемьдесят рублей. А девочке хочется жить красиво. С тобой она, конечно, охотнее бы водилась. Ты парень денежный, к тому же красавчик. Но за неимением гербовой бумаги — пишут на простой.

— И долго у них там будет увертюра? В смысле предпостельные танцы-шманцы-обжиманцы?

— Да нет, она ведь примерная девочка. К десяти тридцати должна домой вернуться. Так что еще полчасика подождем — и вперед.

— Эх, жаль, нет фотоаппарата. Было бы еще интереснее.

— Почему же нет?

Мельников достал из бардачка «лейку».

— Правда, он без пленки, но это ничего.

Через полчаса они вышли из машины, поднялись по лестнице и подошли к дверям.

— Кот, ты не маячь, постой в коридоре. Твое явление будет вторым номером нашей программы.

Капитан достал из кармана отмычку. Не такую, как он видел у Лавриновича, а гораздо более совершенную. Мельников вставил ее в замок, поворот — и путь был свободен. Троица ввалилась в квартиру. Кот, как было приказано, поотстал. Капитану и Прохорову, влетевшим в спальню, представилась замечательная картина. На кровати лежала обнаженная девица, раскинув длинные ноги. Ее небольшую, еще неразвившуюся грудь, старательно сопя, облизывал Виктор Павлович. Лишенный своего роскошного костюма, придавшего ему некоторую мужественность, толкач походил на хорошо откормленного борова.

Для начала Мельников пару раз щелкнул пустым аппаратом.

— О, какую картину я вижу! Уважаемый гражданин Башилин занимается делом, предусмотренным статьей Уголовного кодекса. За это дают до пяти лет. Причем, заметьте, эти годы вы проведете очень неприятно. Потому что даже среди уголовников такие развлечения не пользуются одобрением. Скорее наоборот. Они считаются занятием, несовместимым со званием порядочного арестанта. Так что, Витя, как вот ты эту малолеточку пер, так тебя будут по очереди переть в то место, на котором ты сидишь. А на груди тебе сделают наколочку: «петух мохнорылый». И жить ты будешь возле параши.

Пока капитан произносил этот монолог, Башилин сидел, привалившись спиной к стене, и тупо смотрел на вошедших. Девица сперва попыталась чем-нибудь прикрыться — но постельного белья на кровати не было, а ее сбруя валялась за спинами чекистов — возле столика с бутылкой шампанского, двумя бокалами и прочими атрибутами красивой жизни. Поэтому она, прикрыв грудь и подтянув ноги, забилась в угол. На ее лице, и без того не носившем признаков интеллекта, никаких мыслей не читалось. Один лишь животный ужас.

— Вы… Вы кто? — наконец выдавил из себя Башилин.

Капитан неспеша сделал еще один «снимок». Потом достал удостоверение и протянул к носу Башилина.

— Читай. Девочке смотреть ни к чему. Как видишь, мы прибыли из самой столицы нашей Родины. И мы совсем не из тех товарищей, с которыми ты и твои друзья поддерживаете столь теплые отношения. Они уже тебе не помогут. А у нас начался всесоюзный месячник борьбы за мораль и нравственность. Так что, гражданин Башилин, готовьте попку к свиданию с сокамерниками. А мы пока позовем сюда маму этой девушки…

— Не надо! — завизжала та. — Не надо!

— Ну как же «не надо»? Как раз надо. И в школу надо, сообщить о том, какой кружок мягкой игрушки ты посещаешь.

Девчонка была близка к истерике:

— Не говорите маме… Пожалуйста… Она меня убьет…

Девчонка не на шутку испугалась. Это капитана радовало. В самом деле, а что еще было сейчас делать с малолеткой? Не ликвидировать же ее как ненужного свидетеля!

— Ладно, вали домой. Бегом. И запомни ты, малолетняя дешевая шлюшка: хоть слово кому-нибудь о том, что здесь видела, или если еще хоть раз к своей подружке зайдешь, эти фотографии будут с интересом разглядывать твоя мама и директор твоей школы. Да еще я не поленюсь для всех одноклассников распечатать. Все поняла?

Та кивнула.

— Все, бегом!

— А одежда?

— Слуг нет. Перед ним раздеваться не стеснялась? А я таких сотни видел, ты меня ничем не удивишь.

Согнувшись в три погибели, девчонка проползла к своей сбруе, торопливо оделась и понеслась к двери. Щелкнул замок.

— Теперь поговорим серьезно, Виктор. Итак, хочешь на зону петухом? Быстро — «да» или «нет»?

— Н-нет.

— А то ведь никакой Старков тебя там от жизни под нарами не спасет. Так что давай говорить. И чтобы не врать. Так вот… Где Старков?

— Не знаю.

— Ты чего-то не понял, кажется. Я сказал — не врать!

— Клянусь, я не знаю! Они ушли в начале мая. С ним был Павел Клименко и этот новенький…