это проявление героизма. Если мы действительно любим Другого как Другого, значит, мы геройски взяли на себя ответственность за свою индивидуацию и свой жизненный путь. Такой героизм вполне заслуживает того, чтобы называться любовью. Блаженный Августин так выразил эту мысль: «Любить — значит желать жизни другому».
В таком представлении о любви истина выражена в форме оксюморона: истинная любовь лишена «заинтересованности». Она лишь позволяет поддерживать Другого в той мере, чтобы он оставался Другим. Швейцарский теолог Карл Барт назвал Бога «Совершенно Другим». Но тогда возлюбленный также является Совершенно Другим. Такое почитание Другого теоретически кажется очевидным, но на практике ему всегда противостоит наша слабая, испуганная натура.
Надежда на «возвращение домой» глубоко запрограммирована в нашей психике травматическими событиями, происходившими в нашей жизни. Но, посмотрев вокруг, мы можем убедиться в том, что именно эта надежда становится главным препятствием к достижению близости в межличностных отношениях. Таким образом, каждый из нас находится между двух огней: с одной стороны, глубоко запрограммированное стремление к слиянию с Другим; с другой — внутренняя потребность в отделении и индивидуации. Это напряжение между противоположностями будет существовать всегда. Поддерживать данное напряжение и сделать его доступным сознанию — такова нравственная задача обоих партнеров в любых близких отношениях, требующая приложения сознательных усилий и титанической воли.
Как только человек избавится от этой великой, глубоко спрятанной программы, которая управляет всеми людьми и определяет их индивидуальные истории, он может ощутить безграничность своей души. Если у нас хватит мужества сказать: «В конечном счете ни один человек не может дать мне то, чего я хочу; это могу сделать только я сам», — то мы будем свободно прославлять отношения за то, что они
Не учитывая непохожести на нас Другого, мы никак не смогли бы учесть инфляционную ригидность и односторонность эго-сознания. Если всю оставшуюся жизнь мы будем заниматься медитацией на горной вершине, то в конце концов станем общаться только с духами — то есть с фрагментами нашей психики, лишенными телесного воплощения. Хотя люди в принципе часто ведут такие диалоги с самими собой, лишь немногие из них могут при этом не испытывать болезненных ощущений, сталкиваясь с непохожестью на себя Другого. В этом заключается главный вклад межличностных отношений в процесс индивидуации. Диалог между Я и Другим — это психодинамика, которая приводит к личностному развитию. Я становлюсь больше, чем Я, потому что Ты заставляешь меня подниматься над собой и над моим ограниченным сознанием, чтобы признать в тебе Другого, и наоборот. Это основной способ, с помощью которого мы помогаем друг другу преодолеть напряжение противоположностей.
Встреча двух человек приводит к появлению трансцендентной функции, которую Юнг называл «примиряющим третьим». Мы больше, чем две единицы, которые, сливаясь в Единое целое, все равно остаются двумя; мы — это двое, которые к тому же становятся третьим. Как писал Юнг,
…разрешение конфликта между противоположностями в природе — это всегда энергетический процесс: природа действует
Смысл этого соединяющего третьего заключается в том, что мы постигаем истинное значение наших отношений и приближаемся к тому, что Юнг называл символической жизнью. Наша символическая жизнь непосредственно зависит от характера нашего диалога с миром и космосом. Мой диалог с тобой — это мой диалог с космосом, ибо ты содержишь и воплощаешь в себе те же энергии. Ты заставляешь меня обращать внимание, реагировать, личностно развиваться и ощущать увеличение своих возможностей, тем самым — расширять мое воплощение того, что требует самость. С рождения и до самой смерти мы должны
