– В каком смысле?

– Мне не следовало приводить вас сюда сегодня, – объяснил он тихо, стараясь унять волнение. – Но лучше, чтобы вы побывали здесь со мной, чем с кем-то еще. Ваша приятельница Салли уже давно хотела вас сюда привести, но ее привлекает здесь только игра по-крупному и непринужденная обстановка… – Он сильно сжал ей руку, заставив задержаться перед закрытым занавеской альковом. – Не знаю, как это объяснить, не нарушая приличий… Как видите, сюда приходят играть, но не только. Здесь доступны и иные формы удовольствия. Книга пари здесь потолще, чем в «Уайтсе», но держится в секрете. Здесь не принято играть в кредит: проигравший платит на месте – наличными, драгоценностями или иным способом, определяемым выигравшим. Наверху… Нет, не перебивайте меня, Мариса, иначе мне не хватит духу продолжать… Одним словом, наверху гости уединяются парами, не опасаясь, что их побеспокоят. Одному Богу известно, сколько здесь было выношено роялистских заговоров, сколько разработано правительственных стратегий! Мой отец – член этого клуба, принц Уэльский – тоже; но членство сугубо выборочное, ошибка исключена. Место безопасное: здесь пускаются во все тяжкие самые богатые и могущественные люди, не боясь, что слухи об этом просочатся за пределы этих стен. Надо ли продолжать? – Он почти застонал. – Вы окончательно заинтригованы – я читаю это в ваших глазах. Но умоляю – осторожнее! Дайте мне слово, что не вернетесь сюда без меня, Мариса…

Пока он сбивчиво произносил свою речь, она стояла, широко раскрыв глаза, с трудом сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть, – с такой силой он сжимал ей руку. Потом она опустила ресницы и сказала тихо и задумчиво:

– Зачем вы привели меня сюда? Могли бы предупредить заранее. Вам ничего не стоило…

Он так и не узнал, что она собиралась сказать: в этот самый момент в одном из игорных залов напротив алькова раздались аплодисменты и выкрики. Оба обернулись на шум. Мариса не поверила своим глазам: высокая, прекрасно одетая дама, которая незадолго до того была увлечена игрой, стояла теперь посреди зала и раздевалась. Ее лицо и волосы скрывала маска, но когда она избавилась от последнего призрачного элемента туалета и предстала в чем мать родила, ярко-рыжий треугольник курчавых волос выдал ее природу. Она слегка дрожала – то ли от смущения, то ли от возбуждения. Один из игроков встал из-за стола и подошел к ней. Она так сильно вспыхнула, что покраснела всем телом.

– Вы заплатили первый свой долг, миледи! – провозгласил он низким голосом и намеренно провел рукой по ее груди, не стесняясь присутствующих. После этого он подхватил ее на руки и торжествующе закончил: – А теперь вы заплатите остальное.

Подбадриваемый ее хихиканьем, он потащил ее наверх, в комнату по соседству с галереей. Игравшие на галерее музыканты как будто ничего не видели.

– Теперь вы собственными глазами увидели то, о чем я пытался вам рассказать, – услышала Мариса неуверенный голос Филипа. – Здесь действует неукоснительное правило: никто не рассказывает о том, что видел и слышал. Сиятельная герцогиня может на одну ночь превратиться в проститутку, а уже назавтра снова предстать холодной как лед леди. Мужчина, славящийся своей сдержанностью, может превратиться здесь в ненасытного сатира. Не довольно ли с вас, Мариса?

Мариса все еще не до конца поверила в происшедшее у нее на глазах. Игроки снова взялись за карты; некоторые были явно возбуждены. Вот какие здесь держат пари! Мариса испытывала странное чувство: она была наполовину шокирована, наполовину зачарована этой сценой. Кроме того, ей было немного страшно. Впрочем, с ней этого случиться не могло. Она никогда не увлеклась бы настолько, чтобы поставить на карту самое себя.

– Мариса! – позвал Филип и слегка тряхнул ее, чтобы привести в чувство. – Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетельницей подобной сцены. Впрочем, это, возможно, только к лучшему. Знаю, теперь вы сюда не пожалуете. Позвольте мне отвезти вас домой.

Мариса была благодарна маске: он не мог видеть, как густо она покраснела.

Неужели Филип привез ее сюда с намерением соблазнить, а потом передумал? Как далеко он способен зайти, повинуясь дядиным желаниям? Ей самой требовалось время на размышление. Не воспринимается ли ее согласие пользоваться нежданными щедротами герцога Ройса как безмолвная покорность? Что думает об этом бездушном расчете сам Филип? Он утверждал, что она ему небезразлична, и не раз доказывал это. Но способен ли он ее уважать?

На обратном пути они сидели в карете напротив друг друга. Их спутники остались в клубе. Несколько раз Марисе казалось, что Филип собирается с ней заговорить, но он делал над собой усилие и сохранял молчание. Почти всю дорогу до Дьюк-стрит они молчали.

При всей своей решительности Мариса никак не могла выкроить время в последующие дни, чтобы предаться раздумьям. Она вела бурную светскую жизнь: с каждым днем у нее на столике скапливалось все больше визитных карточек, и она уже подумывала, не нанять ли секретаря. Она ложилась спать в ранние утренние часы и по возможности вставала за полдень. Неожиданно ей перестало хватать суток. О том, чтобы уделить минутку себе, не приходилось и мечтать.

На душе у нее было тревожно: помимо воли она оказалась вовлечена, сама не до конца отдавая себе в этом отчет, в смертельно опасную игру, политическую интригу. Осознав происходящее, она испытала сильный страх, но отступать было поздно. Вихрь новой жизни подхватил ее как пушинку и понес навстречу неизвестности.

Иногда Мариса устало думала, что намеренно доводит себя до изнеможения, боясь тревожных мыслей о возможных последствиях. Она почти забыла о Филипе. Ни Филип, ни сам герцог Ройс не смогли бы ей помочь. Она находилась под постоянным наблюдением, ее ежеминутно проверяли, но хоть как-то изменить положение было отнюдь не в ее силах. Невинное приключение, доказательство преданности старым друзьям давно уже не походило на забавную и сложную игру.

Французы-роялисты, бежавшие от террора, в большинстве своем не смогли прихватить с собой ничего, кроме имен и древних титулов; они были далеко не так жизнерадостны и значительны, как она их себе представляла. Это были отчаявшиеся люди, потерявшие все и готовые рисковать жизнью ради победы. Английское правительство поддерживало их и оказывало им помощь, исходя из собственных интересов. Мариса не могла рассчитывать на его помощь. Почему она с самого начала не поняла, какой опасности себя подвергает? Зато теперь она понимала другое: очень многим могло не понравиться ее внезапное бегство в Лондон перед самым началом военных действий.

Некоторые эмигранты-аристократы были друзьями ее матери; они приняли ее с распростертыми объятиями – или то было простое притворство? Она терялась в догадках.

Передача отрывочных сведений незаметному французику в передвижной библиотеке оставалась