светловолосого сынишки была цветная невольница. Он не может допустить, чтобы она распустила язык. Вопрос, очевидно, сводился к тому, как от нее избавиться.

Словно прочтя ее мысли, Доминик произнес хорошо знакомым ей саркастическим тоном:

– Что же мне теперь с тобой делать, черт возьми? Будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты бы вышла за Ортегу. Тогда оба мы не знали бы забот. – Его голос посуровел, и она уловила в нем презрение: – Впрочем, ты никогда не отличалась умом. Как ты умудрилась так низко пасть?

У нее внутри что-то взорвалось, и она вскочила, не обращая внимания на плащ, упавший к ее ногам.

– Пасть? Ты обвиняешь меня во всем, что со мной произошло после того, как я имела несчастье с тобой повстречаться? Если бы тебе хватило самообладания не надругаться над беззащитной цыганкой, всего этого не случилось бы! Позволь тебе напомнить, что именно ты увез меня из Англии, где остались мои друзья! Если бы потом, в Нэтчезе, ты оставил меня в покое, то я, возможно, стала бы женой Педро. Но нет, ты не мог побороть соблазна совершить еще одно насилие. Как, по-твоему, отнесся к этому Педро? Впрочем, тебя это нисколько не волнует. Ты никогда не заботился ни о чем, кроме собственного удовольствия, и всегда урывал свое, кто бы ни испытывал при этом боль. Ты…

Его пальцы впились ей в плечи с такой силой, что она вскрикнула.

– А ты, моя ненаглядная цветная, – самая неблагодарная тварь из всех, с кем мне, к несчастью, доводилось сталкиваться! Надо было сразу сбросить тебя со своего корабля, как только я узнал, что ты на него пробралась… – Он безжалостно тряхнул ее. – А я вместо этого разоряюсь, чтобы спасти тебя от последствий твоей собственной глупости!

– Я, кажется, не просила, чтобы меня спасали! – Она была готова пустить в ход любое остающееся у нее оружие. – Ведь ты получил сразу троих рабов по цене одного. Снова нас продав, ты сможешь покрыть убытки. Ты даже хуже, чем этот Маррелл, твой дружок, – вор и лжец! Чего он только не наобещал Полусу и Лали, чтобы надоумить их сбежать с «Конграсиа»! Он даже меня убедил, что спасет от ужасного Джонаса. А потом… Наверное, вы с ним спланировали все это заранее? Возможно, ты даже знал, что задумала Инес? Ведь вы с ней…

– Ах ты, испорченная, ядовитая мерзавка! Ты достойна своей участи! Все это ты навлекла на себя сама. Поверь, у меня есть основания сожалеть, что я вмешался в твою жизнь. Жаль, что ты в свое время попалась мне на глаза! Тебе нравится, когда мужчины поступают из-за тебя как полные ослы! Но в одном ты права: лучше бы я махнул на тебя рукой. Судя по тому, как ты одета, вернее, раздета, у покойного сеньора Мендосы не было причин сожалеть о своей дорогой покупке. Бог свидетель, я намерен как можно быстрее сбыть тебя с рук. Но пока этого не произошло, тебе следует научиться держать язык за зубами, понятно? Меня так и подмывает заткнуть тебе рот кляпом или отходить тебя кнутом. Даже не знаю, с чего лучше начать…

Отшвыривая ее от себя, он нечаянно разорвал ей на плече сорочку. Она ударилась о стену и сползла на пол, рыдая от боли и злости. Когда она отвернулась от него, он увидел у нее на плечах свежие рубцы. Мгновение – и все его неистовство улетучилось без следа. Он снова владел собой.

Два пружинистых шага длинных ног – и он уже стоял над ней.

– Мариса…

Она отпрянула, почувствовав его прикосновение. Он убрал руки, позволив ей рыдать, хотя ее рыдания раздавались у него в ушах как проклятия.

Позже, гораздо позже Мариса поняла, что к ней наклоняется не Доминик, а Лали, произносившая по- французски слова утешения:

– Поплакать полезно, верно? Вам надо было выплакаться. Но хорошенького понемножку: так вы доведете себя до припадка. Лучше поешьте и поспите.

– Я никогда больше не засну! – заявила Мариса трагическим тоном, однако позволила Лали влить ей в рот несколько ложек куриного бульона, после чего забылась.

Все, что с ней приключилось, слилось в один нестерпимый кошмар, одна безобразная сцена без перерыва сменялась другой, и единственным способом прогнать это наваждение было зажмурить глаза. Они с Лали прикорнули на одной жесткой кровати, все же превосходившей удобством циновку на полу. Прежде чем погрузиться в сон, Мариса сообразила, что не видела Доминика после их последней отвратительной стычки. Ее всхлипывания сменились икотой, и она прошептала из последних сил, обращаясь к Лали:

– Он ищет способ от меня избавиться. Он меня ненавидит! Ты это знаешь!

В последний момент, когда бороться со сном уже не было сил, Мариса услышала ответ Лали:

– А по-моему, нет. Он вообще очень милый, этот ваш господин.

Затем она впала в забытье. Марисе казалось, что она целую вечность спускается с черной горы и погружается в пещеру, готовую поглотить ее навсегда.

Ранним утром ее разбудил запах еды. Лали растолкала ее.

– Никогда не ела ничего вкуснее! Это продается прямо здесь, на улице. Вы когда-нибудь пробовали пралине? Если нет, то поторопитесь, пока они теплые. Еще у нас на завтрак кофе, рисовый пирог и только что пойманные крабы. Сядьте и поешьте. Мы с вами скоро уезжаем. Надо успеть собраться.

У Лали был счастливый вид, от рисового пирога исходил аппетитный запах. Мариса протирала глаза и спрашивала себя, что это – сон или реальность.

– Собраться? Уезжаем? Куда? – Опомнившись, она спросила: – Где Полус? А где?.. – Она не пожелала произносить вслух ненавистное имя. Лали рассмеялась.

– Полус ушел вместе с господином Домиником. Он уже выписал нам вольные, но Полус считает, что здесь, в Новом Орлеане, нам оставаться небезопасно. Мы отправляемся все вместе в Новую Испанию. Кто знает, может быть, мы сумеем там обосноваться? Господин Доминик говорит, что любой, кто поможет ему отлавливать диких лошадей, получит свою долю. Это опасно, но куда лучше, чем снова оказаться на «Конграсиа» или получить клеймо беглых, а то и того хуже. Полус говорит, что не прочь последовать за кем угодно, будь он белый или синий, кто попробовал кнута и знает, что такое рабство. А я пойду за Полусом хоть босая и нагая.