Гарри дотронулся до своей нижней губы — на ней была кровь.

Что ж, по крайней мере, он убедился в одном. Кейт не сдалась. Ее глаза были холодны, как смерть, зрачки стали такими огромными, что глаза почти перестали быть зелеными.

— Вы еще спрашиваете?

— Вам это нравилось не меньше, чем мне! Не говорите, что это не так.

— Я не собираюсь разговаривать с вами, скажу лишь одно — слезьте с меня.

— Почему? — спросил Гарри, вдруг рассердившись. — С вами побывал каждый второй мужчина Европы. Почему не я?

Гарри слышал слова, выходившие из его рта, и понимал, что говорит отвратительные, ужасные вещи. Он видел, как ее лицо сделалось пепельно-бледным, и ему стало стыдно. Но внезапно внутри его стал разрастаться гнев, и, кажется, он был не в силах справиться с ним.

— Вы мне должны, — проскрежетал он, снова хватая ее за руки.

Кейт хрипло засмеялась.

— Единственное, что я вам должна, — это попасть шляпной булавкой в глаз.

Гарри никак не мог справиться с дыханием. Он все еще был возбужден, все еще весь захвачен ощущением мягкости под собой. Он чувствовал ее тугие соски. Он слышал ее быстрое трудное дыхание. И он знал, как бешено колотится ее сердце. Она также возбудилась, как и он. И она пренебрегла им.

Внезапно Гарри охватило негодование. Из-за нее он провел десять лет, переходя от одного поля сражения к другому. Он видел ужасные зверства, был ранен, чуть не умер и до сих пор носит в своей груди напоминание о последней битве. А она? Возглавляла навозную кучу общества. Богатая сука, защищенная титулом. Его трясло от желания сделать ей больно. Заставить ее сожалеть о каждом обещании, которое она дала ему и не исполнила. За каждое причиненное страдание.

— Надеюсь, вы не будете отрицать, что неравнодушны ко мне, — обвинял он, наблюдая, как ее зрачки расширились еще больше. — Я слишком хорошо вас знаю. Почему бы не сделать ваше заточение более приятным?

Она, наверное, побледнела бы еще больше, если бы это было возможным.

— Я надеюсь, вы не считаете, что оказываете мне любезность.

— Я предлагаю вам многое. Разве у меня меньше прав, чем у других, в конце концов получить то, что мне было обещано?

— О, теперь я вижу, — сказала Кейт, глядя в сторону. — Вы о своих правах.

— Почему бы и нет?

Она моргнула.

— У мужчин множество прав, не так ли? У них есть права на их дом, их лошадь, их землю, их женщину, их детей. Они имеют право владеть, управлять, наказывать. — Ее взгляд был как удар, он чувствовал вкус ее презрения. — Ну а у женщины, Гарри, есть только одно право, и это право порой произносить «нет». Нет, Гарри.

Произнеся это, она отвернула голову и словно окаменела.

Гарри вдруг с новой силой ощутил темноту и холод ночи, словно она забрала весь свет. Он услышал, как залаяла собака, как в доме хлопнула дверь. Кейт неподвижно лежала под ним, ее глаза смотрели в никуда.

Его охватило чувство вины. Он слышал, как дрожал ее голос, и знал — что бы она ни сделала ему, что бы, как он считал, она ни украла, это не имело значения. Она не заслуживала такого пренебрежения. Ни одна женщина не заслуживала.

Зажмурившись, он скатился с нее. Кейт лежала распростертой на траве, юбки сбились вокруг ее бедер, накидка сдвинулась и лишь наполовину прикрывала ее платье. Улучив момент, он прикрыл ей лодыжки и расправил накидку. Он уже вставал на ноги, когда ее накидка сдвинулась, обнаружив прореху в ее платье, через которую выглядывала грудь. Гарри похолодел. Не грудь произвела на него такое действие. А то, что было на ней, круглое, как монетка, диаметром примерно в дюйм, чуть выше соска.

— Это татуировка? — требовательно спросил он, не зная, чего в его голосе больше, удивления или ярости от того, что она обезобразила свои прекрасные груди.

Совершенные, полные, молочно-белые. Безвозвратно изуродованные.

Его слова произвели совсем непонятное действие. Кейт вдруг свернулась калачиком, завернулась в накидку.

— Да, — произнесла она бесцветным голосом, пряча голову, как еж. — Это татуировка.

Гарри был сбит с толку. Он ожидал, что она ответит с вызовом или продемонстрирует равнодушие. Она же выглядела пристыженной. У нее был такой вид, словно ей хотелось исчезнуть.

— Что это за татуировка? — вдруг забеспокоился он.

Кейт поднялась на ноги и отвернулась, чтобы запахнуть накидку. Голова у нее была опущена, длинная шея казалась трогательно уязвимой.

— Знать про это, — сказала она, обходя его, — у вас нет права.

— Кейт, — запротестовал Гарри, протягивая ей руку.

Но она увернулась и пошла к дому. Он шел следом, намереваясь поймать ее. Ему надо знать, что это за татуировка.

Он нагнал ее, когда они обходили клумбы у южного угла здания. Крепко схватив за руку, он повернул ее к себе. Кейт присела, закрыла лицо рукой, как если бы защищалась от удара.

Гарри замер, ему стало не по себе. Он знал эту реакцию. Он тысячи раз наблюдал ее в сценах насилия — человек съеживался, принимая характерную защитную позу. Кейт бросила на него быстрый, странно вызывающий взгляд. Потом повернулась и бросилась бежать в лес.

— Кейт, постойте!

Гарри потребовалось шесть шагов, чтобы нагнать ее. Он хотел схватить ее за руку. Вместо этого он поймал ее за платье, которое порвалось. Кейт взвизгнула, ударила его по руке. Поздно. Его рука коснулась темного красного пятна на ее груди. Это не была татуировка.

— Позвольте мне взглянуть, — потребовал он.

Кейт снова попыталась бежать, но он обхватил ее за талию и крепко держал. Она вырывалась, как дикая кошка, молотила руками, кусалась, царапалась. Гарри видел, что она испытывает жгучий стыд, но не мог отпустить ее, пока не узнает, что это.

Он увидел. Он отпустил ее.

— Это не татуировка.

Гарри сжал руки, ему стало жарко.

Кейт стояла перед ним, белая, дрожащая, с выбившимися из прически волосами, прикрывая руками грудь, поскольку ее платье было разорвано. Даже в слабом свете звезд он видел, как блестели слезы в ее глазах, и знал, что она не позволит им пролиться.

— Нет, Гарри, это не татуировка. Теперь вы уже закончили?

Он безотчетно придвинулся. Она отступила.

— Кейт, это… — Он слабо махнул рукой в сторону ужасного пятна. Красное, возвышавшееся над поверхностью кожи пятно было безупречно круглым изображением герба. — Это клеймо!

Она вскинула голову, и он увидел, каким хрупким был ее вызов. Это потрясло его.

— Да, Гарри, — сказала она. — Клеймо.

— Но как?

— Вы не узнаете? — Она отвернула ткань, чтобы он мог лучше рассмотреть. Ему не требовалось этого. Он ощущал выпуклости рисунка на кончиках своих пальцев. — Это герб Мертеров.

Гарри моргнул. По нему пробежала дрожь, стало трудно дышать.

— Мертер? Ваш муж?

— Да, Гарри. Мой муж. Он хотел, чтобы я знала, кому принадлежу.

— Но почему?

Какое-то время Кейт молча смотрела на него. Потом мрачно улыбнулась:

— Потому что у него было право.

Гарри не знал, сколько времени он простоял так, с руками, выставленными вперед, как у боксера, с болью в груди. Он-то думал, что привык к злу. Он думал, что видел все. Но пока он стоял здесь, ему пришло