– Само собой, мы с Кэролайн не будем давать против тебя никаких показаний, – сказал мне Тодд, – так что ты об этом даже не думай. – Он взглянул на мелькавшую перед глазами жену. – Так ведь, Кэролайн?
Та нервно кивнула и продолжала ходить взад-вперед. Тодда это явно раздражало.
– Прекрати суетиться, прошу тебя! – рявкнул он. – Ты действуешь мне на нервы. Сядь! Не то заработаешь…
– Да пошель ты! – с сильным акцентом хрипло сказала Бомба. – Шутка в сторону! У меня двое детей, ти забыль! И все это из-за твой пистолэ!
Даже теперь, когда для меня настал день Страшного суда, эти два маньяка были готовы убить друг друга.
– Прекратите оба! – сказал я и попытался улыбнуться. – Я не понимаю, какое отношение имеет пистолет Тодда к аресту Сореля.
– Да не слушай ты ее, – пробормотал Тодд. – Она же полная идиотка. Она хочет сказать, что этот Коулмэн узнал о том, что произошло на парковке торгового центра, и теперь просит окружного прокурора, чтобы тот не соглашался на сделку, даже если я признаю вину. Несколько месяцев назад они обещали мне максимум условное, если я все расскажу, а теперь говорят, что мне грозит минимум три года тюрьмы, если я не стану сотрудничать с ФБР. Лично мне на это наплевать – в тюрьму так в тюрьму. Вся проблема в моей идиотке-жене, которая решила завязать дружбу с твоим швейцарским банкиром, вместо того чтобы просто возить деньги и не болтать языком, как мы и договаривались. Так нет же, она не могла отказаться от соблазна пообедать с этим хреном, а потом еще и обменялась с ним телефонами. Не удивлюсь, если она еще и трахнула его.
– Ты, сам кобёль какой! – гневно сказала секс-бомба, топнув белой кожаной лодочкой на каблуке, но вид у нее при этом был несколько виноватый. – Кто ты, чтоб камень в огоротт бросать? Ты думаль, я не знаю про девка-танцорка из «Рио»?
С этими словами швейцарская секс-бомба посмотрела мне в глаза и спросила:
– Ты тоже верить ревнивец? Скажи ему, Жан-Жак совсем не такой! Он банкье респектабль,
И она уставилась на меня сверлящим взглядом ледяных синих глаз, сжав зубы.
– Ну, я бы не стал говорить, что Сорель совсем уж старик, – примирительным тоном сказал я, – но он не из тех, кто станет завязывать интрижку с чужой женой. Я хочу сказать, он сам женатый человек и никогда не производил на меня впечатления искателя приключений.
Они оба явно остались довольны моим ответом, и каждый воспринял его как свою победу.
– Вот видишь, больван, – заорала Кэролайн, – он не такой! Он…
Тодд не дал ей договорить:
– Почему же ты, лживая тварь, сказала, что он старый? Зачем врать, если нечего скрывать, а? Почему, я тебя спрашиваю…
И пока Тодд и Кэролайн снова орали друг на друга, я отключился и стал размышлять, как из всего этого выбраться. Настало время чрезвычайных мер. Настало время позвать на помощь моего верного бухгалтера Денниса Гаито по прозвищу Шеф. Я принесу ему нижайшие извинения за то, что провернул все это за его спиной. Собственно, я никогда не говорил Шефу о том, что у меня есть счета в Швейцарии. Теперь не оставалось иного выхода, кроме как во всем признаться и просить его совета.
– …Как мы теперь будем жить? – сокрушенно говорила тем временем Кэролайн. – Этот агент Коулмэн смотреть на тебя, как… как птица теперь…
– … и ты не сможешь продавать свой
С этими словами Бомба, будущая голодающая в шмотках на пять штук баксов, с «Патек Филипп» за сорок штук на запястье и с бриллиантово-рубиновым ожерельем еще за двадцать пять на шее, рухнула в черное кожаное кресло, обхватила голову руками и залилась слезами.
Какая ирония судьбы! Именно эта глупая швейцарская секс-бомба, с ее ужасным английским и восхитительными сиськами, в этот момент высветила самую суть проблемы – нужно купить их молчание, ее и Тодда. Я не имел ничего против, равно как и они не будут против. Теперь они оба окажутся в самом выгодном положении, им гарантирована спокойная, обеспеченная жизнь на много лет вперед. А если когда-нибудь что-нибудь пойдет не так, они всегда смогут обратиться в нью-йоркский офис ФБР, где агент Коулмэн будет ожидать их с распростертыми объятиями и широкой улыбкой на лице.
В тот же вечер мы с Шефом сидели на длинной кушетке в подвале моего дома в Бруксвилле и играли в известную игру под названием «Кто соврет правдоподобнее». Правила простые: один из участников рассказывает завиральную историю, которая выглядит как стопроцентная правда. Другой участник пытается найти в ней слабые места. Чтобы победить, рассказчик должен выдумывать настолько правдоподобно, чтобы слушатель не мог найти в ней ни одного уязвимого места. Поскольку мы с Шефом были, так сказать, настоящими джедаями вранья, было совершенно ясно, что если один из нас сможет обмануть другого, то он и агента Коулмэна тоже обведет вокруг пальца.
Шеф был откровенно красив, эдакая улучшенная версия мистера Клина из рекламы чистящих средств. Ему было пятьдесят с небольшим. Он начал фабриковать бухгалтерскую отчетность, когда я еще учился в школе. Я смотрел на него как на своего рода старого и опытного политического деятеля, голос здравого смысла. Он был настоящим мужчиной с заразительной улыбкой и потрясающей харизмой общения. Шеф жил ради своего первоклассного гольф-клуба, своих кубинских сигар, тонких вин и просвещенных бесед, особенно если речь в них шла о том, как обвести вокруг пальца Внутреннюю налоговую службу или Комиссию по ценным бумагам и биржам. Казалось, это составляло главный интерес в его жизни.
В тот вечер я во всем ему признался, обнажив душу и многократно извинившись за то, что сделал это за его спиной. А потом стал врать дальше, не дожидаясь официального начала игры. Я объяснил ему, что не стал втягивать его в свои швейцарские аферы, потому что не хотел им рисковать. Слава богу, он не стал придираться к моему вранью, а, напротив, дружески улыбнулся и лишь пожал плечами.
Пока я рассказывал ему свою печальную повесть, настроение у меня становилось все хуже и хуже. Но Шеф оставался невозмутимым. Когда я закончил, он лишь равнодушно повел плечами и сказал:
– Ну, я знаю случаи похуже.
– Да? Неужели бывает
Он пренебрежительно махнул рукой и добавил:
– Я и не из таких передряг выбирался.
Эти слова принесли мне значительное облегчение, хотя я почти был уверен в том, что так он просто пытается успокоить мои вскипающие мозги. Так или иначе, мы начали игру и спустя полчаса сделали по три раунда чистейшего вранья. Победитель пока что не определился, но с каждым раундом наши истории становились все более изощренными, все более правдоподобными и неуязвимыми. Оставалось придумать ответы всего на два основных вопроса: во-первых, откуда тетушка Патриция нашла три миллиона долларов, чтобы открыть счет? И во-вторых, если деньги действительно принадлежали Патриции, почему банк до сих пор не связался с ее наследниками? У Патриции остались две дочери, обеим было уже за тридцать. Они были ее законными наследницами, если завещание не предусматривало иного.
– Я думаю, реальная проблема – в исходных нарушениях валютного законодательства, – сказал Шеф. – Предположим, этот самый Сорель выложил все, что знал. Тогда федералы думают, что деньги поступали в Швейцарию в несколько приемов в разные дни. Значит, нам нужен документ, который опровергает это. Документ, который подтверждает, что ты отдал все деньги Патриции, когда она была еще в Штатах. Нам нужны письменные показания под присягой от кого-нибудь, кто своими глазами видел, как ты передавал деньги Патриции на территории США. Тогда, если правительство захочет доказать, что все было иначе, мы достанем нашу бумажку и скажем: «Вот! Полюбуйтесь! У нас тоже есть свидетели!»
Немного подумав, он добавил:
