— Лестница, слева от двери, — прошептал он. — Куда сейчас, парень?

— Наверх. Отцовские покои в коридоре налево. А лестница ведет дальше, к платформе с катапультой.

Миниций двинулся вперед на четвереньках, осторожно преодолевая по ступеньке за раз, пока его пальцы не нащупали площадку. Оглядевшись, он увидел полоску света, выбивавшуюся из-под находившейся в нескольких локтях двери. Дальше коридор уходил во тьму. Центурион подполз к двери, припал головой к каменному полу и всмотрелся в узкую щель. Он увидел ножки различных предметов мебели, брошенный плащ, несколько сундуков. Признаков человека не наблюдалось. Миниций напряг слух, но слышны были лишь приглушенные голоса, доносившиеся сверху.

— Думаю, мы одни, — шепнул он, повернувшись к лестничной клетке, и остальные, почти не производя шума, подтянулись к нему.

— Теперь держись позади и приглядывай за Аяксом, — распорядился Вителлий. — Вперед пойдет мой телохранитель. Так, открывай дверь.

Тихонько звякнула щеколда, из открытой двери на пол пролился свет, а спустя миг они уже заглянули в личные покои Телемаха.

Телохранители проскользнули туда первыми, Вителлий и остальные — за ними. Трибун тихо затворил за собой дверь.

Все четверо римлян после долгого напряжения позволили себе наконец вздохнуть с некоторым облегчением. Они находились в просторной, почти квадратной комнате с закрытыми ставнями окнами на всех наружных стенах. Догоравший в очаге огонь наполнял комнату оранжевым светом. В одном углу стояла кушетка, покрытая тонким узорчатым ковром, в другом конце комнаты большущий рабочий стол, а за ним великолепное, похожее на трон кресло. По обе стороны от стола стояли маленькие сундучки. Вителлий взглянул на них с вожделением, потом перевел взгляд на телохранителей.

— Все правильно, ребята, как он и говорил. Ну-ка, посмотрим, что здесь к чему.

Требий с Силом подошли к столу, и Вителлий приподнял одну из крышек. Внутри тускло блеснуло золото. Он опустил руку, набрал пригоршню монет и показал остальным. Телохранители и Миниций не смогли сдержать ухмылок; Вителлий улыбнулся, видя их реакцию.

— Можете поживиться, только без шума. А теперь, — он повернулся к Аяксу, — показывай, где то, что мне нужно.

Пират помедлил, обводя взглядом сундуки и короба, а потом указал:

— Там, под столом.

Вителлий взглянул в указанном направлении. Увидев богато изукрашенную черную шкатулку, он наклонился, выдвинул ее и с бьющимся сердцем поставил на стол. Ему трудно было поверить, что перед ним находятся те самые Дельфийские свитки. Он пробежал руками по крышке и откинул крючок. Там имелась еще и замочная скважина, но ящичек был не заперт. Глубоко вздохнув, Вителлий поднял крышку и в колышущемся свете очага увидел три толстых свитка в кожаных футлярах. Они лежали там, бок о бок.

— Свитки? — изумился Миниций. — Ты за этим пришел? За свитками?

Вителлий взглянул на него с тонкой улыбкой.

— Да. Это всего лишь свитки.

— Но я думал… здесь что-то особенное.

— Они особенные, центурион. Это одни из самых важных документов, когда-либо написанных.

Миниций покачал головой.

— Тебе виднее, командир. Бери их себе, а для меня сгодится и золото.

— Бери его… — Вителлий вновь повернулся, протянул руку к свиткам и почтительно их коснулся. Потом быстро поднял взгляд. — Берите что хотите из этих сундуков, и уходим к лодке.

— Эй, а что со мной? — вскликнул Аякс. — Ты обещал, римлянин.

Вителлий взглянул на него: пока сын пиратского вожака был ему нужен в качестве страховки, на случай встречи с людьми Телемаха, но когда все закончится, будет стоить не больше, чем любой из них.

— Спустимся к лодке, и я тебя отпущу. Сможешь вернуться к своему отцу.

— Но ты обещал спасти нас, если цитадель падет.

— Конечно, я же дал слово.

Аякс взглянул на трибуна с подозрением, но потом кивнул, видимо, удовлетворенный. Он прошел к отцовскому столу, обошел его, сел в кресло и, опустив подбородок на сцепленные пальцы, стал смотреть, как Миниций и телохранители шарят по сундукам.

Вителлий, забрав шкатулку, двинулся к очагу, поставил свою добычу на пол, сел рядом, добавил в уголья пару поленьев, расшевелил их, чтобы занялись, а когда огонь разгорелся ярче, открыл крышку, достал один из свитков и присмотрелся к кожаному футляру. На нем виднелся какой-то текст, и Вителлий, чтобы прочесть его, поднес ближе к огню. Как и ожидалось, текст оказался греческим, а когда трибун мысленно перевел, на него накатило почти непереносимое возбуждение. Пальцы дрожали так, что ему не сразу удалось достать свиток из футляра. Пророчество представляло собой красные строки, начертанные на тончайшем, великолепнейшем пергаменте, какой он когда-либо видел. Тот был мягок, почти как кожа младенца. Борясь с дрожью в руках, Вителлий развернул свиток и всмотрелся в письмена, год за годом предрекавшие судьбу Рима. Его глаза пробежали по строкам, вещавшим о разгроме в лесах Германии, о возвышении безумца, который объявит себя богом, о том, как власть после него унаследует безмозглый калека… Его глаза лихорадочно пробегали строки, возбуждение нарастало, пока наконец Вителлий не нашел то, что искал.

Он медленно прочел стих, потом перечитал его снова, снова и снова, чувствуя, как в венах вскипает жгучий жар честолюбия.

— Что там такое, командир? — спросил один из телохранителей.

— Ничего, — не оборачиваясь, тихо ответил Вителлий. — Ничего.

Охранник ненадолго задержал взгляд на своем начальнике и снова обернулся к сундукам, расставленным по полу вокруг стола. Какой бы ни открывали римляне, тот был полон золота, серебра или драгоценных камней. Богатств здесь хватило бы, чтобы купить любой из лучших домов Рима и обставить его со всей роскошью, какая только доступна человеческому воображению. Когда же приглушенные охи и ахи восторженных спутников привлекли наконец внимание Вителлия, он не смог сдержать презрительной усмешки. Все золото мира ничего не стоило в сравнении с пергаментом, лежавшим у него на коленях.

Ощущая себя одним из излюбленных сынов Фортуны, Вителлий поспешно свернул свиток. Остальные пророчества он с удовольствием, смакуя, прочтет потом, когда будет в безопасности.

Трибун вернул пергамент на его место в шкатулке, закрыл крышку и, крепко зажав свое сокровище под мышкой, поднялся на ноги.

— Ну все, уходим.

Миниций с телохранителями поспешно распихали последние монеты и самоцветы по кошелям и вещмешкам, а когда центурион повернулся, чтобы забрать пленника из-за отцовского стола, за окном внезапно раздались крики.

На миг все четверо римлян остолбенели, в то время как крики звучали все громче. Миниций опомнился первым: он поспешил к окну, осторожно поднял задвижку и, приоткрыв раздолбанный ставень, осторожно выглянул наружу.