Павсарий начал отбивать размеренный ритм, весла задвигались, и «Спартанец» заскользил по направлению к стоявшей в гавани на якорях флотилии. Завидев это, триерархи бирем стали отдавать приказы поднимать якоря и заворачивать, чтобы занять место в строю позади «Спартанца».

Флотилия вышла в главную гавань, сопровождаемая взглядами нескольких ранних пташек с причалов и палуб укрывшихся в ней торговых судов. С кормы триремы Катон бросил взгляд на портовые склады, и видневшиеся за ними черепичные крыши городских домов с такого расстояния казались уже игрушечными.

Солнце поднялось над горизонтом, когда «Спартанец», держа курс прямо на его слепящий шар, вышел в открытое море. Нос корабля приподнялся на вспенившейся волне, и Катон ощутил щекой холодок бриза. Как только корабль удалился от суши, триерарх приказал убрать весла и поставить главный парус.

Глаза Катона на миг закрылись, открылись снова, опять закрылись, и он совсем было поддался теплой, убаюкивающей усталости, но каким-то чудом встрепенулся и все-таки избежал падения на палубу.

— С тобой все в порядке, командир? — спросил рулевой.

— Да я в норме, просто устал. Думаю, мне стоит присесть на минутку.

Центурион опустился на палубу и привалился спиной к борту. «Отдохну час, — твердо сказал он себе. — He больше».

Спустя мгновение Катон уронил голову вперед, так что подбородок уперся в складки плаща, и задышал глубоко и размеренно, совершенно не замечая ни того, как качается палуба, ни того, как хлопочет на ней команда, направляя бег «Спартанца».

Рулевой смерил его взглядом, улыбнулся, покачал головой и снова сосредоточился на своей задаче, поддерживая курс к далекому берегу Иллирии.

— Они тут сложа руки не сидели, — промолвил Альбин, и Катон, проследив за его взглядом, увидел, что за несколько дней его отсутствия береговые защитные сооружения увеличились в размерах и улучшились качественно. Неподалеку от побережья выросла самая настоящая крепость, заключенная в треугольник глубоких рвов и высоких земляных валов. От нее к берегу тянулись две деревянных заградительных стены: эти частоколы прикрывали от возможной атаки с суши корабли, большая часть из которых сейчас была вытащена на берег, и лишь горстка стояла на якорях. На ближней к берегу возвышенности была возведена наблюдательная вышка, и на глазах у Катона над ней взвился, затрепетав, сигнальный флаг, на что в крепости тут же отреагировали подъемом своего флага. В тот же миг на палубах остававшихся на воде кораблей поднялась суматоха: солнце поблескивало на оружии и полированных доспехах. Очень скоро триремы ощетинились веслами и двинулись от берега навстречу «Спартанцу» и следовавшему за тем плотному строю бирем.

Альбин повернулся к Катону и улыбнулся.

— Похоже, с нами они испытывать судьбу не собираются.

Катон кивнул.

— Вот и хорошо. Флоту уже достаточно сюрпризов. Думаю, префект кое-чему научился.

Альбин посмотрел на Катона.

— Ты ведь, как я понимаю, с ним служил?

— Было дело. В Германии, затем в Британии. Он был одним из трибунов.

— Понятно. Ну и как он справлялся?

Катон ответил не сразу. Он припомнил, как дрался бок о бок с трибуном Вителлием, защищая маленькое германское селение от орды варваров, сумевших ловко заманить когорту Второго легиона в засаду. В те отчаянные часы Вителлий проявил немалую отвагу. Другое дело, что, как выяснилось потом, он был коварным изменником, не ведавшим сострадания ни к кому: ни к мужчинам, ни к женщинам, так или иначе оказавшимся между ним и столь вожделенной им властью. Ныне путь молодого аристократа уже усеивали трупы. Он был опасен почти для всех и смертельно опасен для каждого, в ком мог увидеть для себя хоть малейшую угрозу. Для блага Альбина Катон не стал говорить ему всю правду. Он прокашлялся и, глядя не на собеседника, а на берег, промолвил:

— Справлялся-то он неплохо. Храбрости ему не занимать. Но не становись на его пути.

Катон чувствовал, что Альбин ждет продолжения, однако центурион молчал, и в конце концов триерарх, отвернувшись, тихонько пробормотал:

— Ладно, центурион, я понял. На мой счет не беспокойся. Я буду держаться подальше.

— Да уж, постарайся.

— Сигнал из форта! — прозвучал голос с мачты.

Оба командира обратили взоры к суше и увидели поднятый на сигнальной мачте и затрепетавший, вытянувшись на ветру, зеленый вымпел.

— Это запрос, — пояснил Альбин и, приложив ладони ко рту, выкрикнул приказ: — Подать сигнал опознания! Поднять наш флаг!

Двое матросов не мешкая вытащили из бортовой клети рулон красной материи и припустили с ним по выбленкам наверх, где закрепили полотнище. Поднятое полотнище развернулось и, похлопывая, заполоскалось на полуденном ветру. После недолгой паузы зеленый флаг над крепостью опустился и пропал из виду. Корабли в гавани развернулись обратно, убрали весла и встали на якоря. Почти сразу же после этого над флагштоком крепости взвился новый вымпел. Альбин, стоявший рядом с Катоном, напрягся и обернулся, обозревая горизонт.

— Что такое? — встревожился Катон.

— Из крепости заметили парус.

— Парус?

Катон прикрыл глаза ладонью, всмотрелся в линию горизонта и почти сразу же заметил крохотный темный треугольник, почти неразличимый на фоне дальней береговой линии. Он поднял другую руку и указал:

— Вон там! Видишь?

Альбин взглянул в указанном направлении, напрягая глаза, чтобы рассмотреть подробности.

— Не, ничего… Погоди… Ага, вижу! Похоже, галера! — Он перевел взгляд на Катона и поднял брови: — Ну у тебя и зрение: самому бы мне ни за что его не углядеть! Старею. — Повернулся в сторону дальнего паруса. — Может, это пират, надзирающий за нашими флотом? Ну и ладно, пусть видят, что, понеся потери, мы сделали из этого выводы. Не думаю, чтобы Телемах рискнул дать второе сражение.

Катон кивнул.

— Если он такой толковый, каким кажется, то ты прав. С настоящего момента начитается состязание силы с хитростью.

Альбин почесал подбородок.

— Вопрос только в том, на чьей стороне сила, а на чьей — хитрость.

Под потускневшим синим небом эскадра подкрепления медленно проследовала к берегу. Матросы готовили крепкие причальные канаты, чтобы надежно пришвартовать трирему. Пехота и свободная от вахты команда собрались на кормовой палубе, чтобы облегчить при подходе к суше нос корабля, а потом раздался плеск: с кормы в воду сбросили якорь. Набежавшая волна сместила корабль вперед, и якорный канат натянулся, но вновь обвис, когда со следующей волной судно выровнялось. С высоты берега прибывшие корабли обозревал человек, облаченный в алый плащ и сверкающий панцирь, позволявшие издалека узнать в нем префекта.

На лице Катона, вспомнившего о клеветнических измышлениях в докладе Вителлия, отразилась горечь, но потом его губы изогнулись в легкой улыбке. Доклад уже на пути в Рим, и префекту невдомек, что его содержание отличается от первоначального.

Нос корабля заполз на сушу, и палубный настил под ногами Катона содрогнулся: трирема осела, замерла, и все стоявшие на корме двинулись к носу.