молодые все-таки думали иначе, вот что значит разные поколения.

Хотя что Плешке — он получает пенсию, а что и где получает Ступак? Он хорошо тогда выпил у отца, который жил бобылем в крайней от леса хате. Да и всего-то остались в деревне четыре хаты, в которых жили одинокие старики. Коровы у отца давно не было, не было даже курицы. Да и зачем они? На дворе за забором было несколько борозд картошки, хлеб привозили в соседнюю деревню, давали две буханки на неделю, старику хватало. И он не жаловался. Когда приехал сын, сходил к соседу Петроку, принес бутылку самогонки, потом приковылял и сам поседевший согнутый Петрок. Хоть и старые и немощные, но неплохо врезали самогонки с молодым, не прекращая своей старческой болтовни, когда каждый гнул свое, не слушая других. Отец, хотел должно быть похвастать перед соседями и спросил сына, за что ему дали орден, какой он и сам получил в партизанах — Красной звезды. Ступак без особого вдохновения начал рассказывать.

— Да под Кандагаром это случилось. Были на марше с батальоном Кравцова, потом колонна втянулась в «зеленку», ну, духи и начали лупить. Передний БТР сразу полыхнул, загорелся, ребята, как горох, — в канавы. А я, знаете, сначала задержался, не успел выскочить, в третьем ехал, а как очухался, сообразил — поздно. Духи палят, а у нас установка «град» стоит брошенная, потом оказалось первого номера убили, а второй убежал. Ну, я за установку, Антипенко тоже прибежал, стал помогать, как врезали по «зеленке», так те духи — кто куда. Моментально выкурили из зарослей, они — в кишлак, конечно, а мы туда перенесли огонь, да из пулеметов еще, с зениток — только от дувалов пыль облаком до неба. Потом неделю нельзя было через кишлак пройти, так воняло, хоть противогаз надевай. Трупы людей и скотины.

— Во, и у нас так было, — в продолжение рассказа сына заговорил захмелевший отец. — В партизанах. Лежим мы в Грязном болоте в засаде, лежим и лежим, никого на дороге нет, только комары гудят. А потом смотрим, едут немецко-фашистские захватчики на фурманках. На передней немец гармошку в руках держит, играет или как? Наверно, не играл, так ехал. Ну, тут мы и врезали. Я, ты знаешь, с ручным пулеметом был, да как лупану! Те — в канавы, а в канаве тоже пулемет изготовили, да по нам! А мы — по ним!

А тут еще колонна их подошла, ну, на подмогу. Наши и драпанули. А я ж не знал, что они драпанули, да и поливаю их со своего «дегтяря» в канаве, ну и выбил. Тогда и наши стали возвращаться по одному, командир Денисов вернул. Ну, и за это мне через полгода — орден Красной звезды, как положено.

— Во, герои! В одной семье — батька и сын! — пьяновато удивился Петрок.

— А что ж, мать твою! Будет война, снова пойдем. Против немецко-фашистских, чеченских, американских захватчиков. НАТО прет на восток…

Отец совсем захмелел, сын уложил его в скомканную, без простыни, постель, сам вышел во двор подышать свежим деревенским воздухом. Запутанная штука эта война, думал он, а пользы от нее — гулькин нос. За пролитую кровь — дурацкие льготы. Как у этих стариков — бесплатный проезд в пределах района. А куда им сейчас ездить, кроме как на кладбище.

Из деревни Ступак привез десяток взятых взаймы у соседки яиц, кусок прошлогоднего сала и думал, у кого бы раздобыть денег на хлеб? Снова придется просить у Плешки, хотя и так уже ему должен тысяч сто. Но, может, еще даст. Сидеть все время в растворенных дверях гаража было жарко и нудно, особенно в полдень, когда над двором нависало жгучее солнце. Ступак пробовал закрывать двери, но получалось еще хуже и он решил запереть гараж и куда-нибудь сходить. Как-то в воскресенье, добрел до проспекта в центре города, увидал там нечто необычное, небывалое в выходной день зрелище.

Сначала издалека послышался шум, гомон, шаги множества людей, направленной волной двигавшихся куда-то в направлении центральной площади, держа над головами какие-то лозунги. Ветер трепал бело-красно-белые флаги много флагов реяли над колонной до самого ее конца, который прятался за поворотом улицы. Начало шествия уже миновало переулок, где стоял Ступак, а кто вел это шествие, уже было не разобрать. С обеих сторон колонны дежурили милиционеры. Некоторые их них стояли в неровных шеренгах, другие (наверно, начальство) бегали-суетились в своих милицейских заботах. Ступак сначала даже остановился, пораженный увиденной картиной, а потом неожиданная волна волнения подхватила его и вынесла к людям. Молодой милиционер на краю тротуара попробовал загородить ему путь, но Ступак плечом решительно отодвинул его в сторону.

И вышел на асфальт — ко всем. Взявшись за руки, по всей ширине улицы шли и молодые, и старые, и среднего возраста мужчины и женщины, лица у всех были какие-то праздничные, без обычной повседневной озабоченности и нередкой, особенно в последнее время, жесткости. Поражало огромное количество национальных флагов, трепетавших над головами от свежего утреннего ветра. Немного меньше было плакатов с разными надписями, сделанных иногда профессионально, а чаще — не очень умелыми руками. Ступак, оглядевшись, прочитал те, что были поближе: «Беларусь в Европу!», «Нет большевикам!», «Милицейское пугало — в Минское море!». Как раз над его головой колыхался лозунг-плакат, что нес молодой парень в джинсовой курточке, со множеством восклицательных знаков «Мы хотим есть!!!!». Это было очень понятно Ступаку, он тоже был голодным с утра, есть очень хотелось, но в кошельке не было ни одного «зайца». И он пошел вместе со всеми, не очень бодро шагая в толпе, стараясь не наткнуться на идущих впереди, не наступить на чьи-нибудь пятки. Грандиозное единство шествия давало ему ощущение порядка и уверенности, такой силой можно добиться, чего хочешь. А чего добиваться, было ясно каждому из плакатов над головами. Кто мог отказать на законные требования? Кто мог остановить этот многотысячный поток горожан?

Но вскоре поток почему-то замедлил ход, чем дальше, тем чаще останавливался. Впереди люди сжимались все тесней, движение начало замирать непонятно, почему. Послышались крики недовольства, а может и протеста, задние ряды поторапливали, и тогда Ступак догадался, в чем дело. Стараясь не толкаться, он двинулся вперед, обходя наиболее плотные группы людей. В одном месте даже пробежался по тротуару под носом у озабоченных потных милиционеров, также напряженно вглядывавшихся вперед. И ему стала видна преграда. Шествие уперлось в плотные, как будто спрессованные ряды ОМОНа, от стены до стены зданий, вытянувшиеся поперек проспекта.

Он протиснулся еще немного вперед, чтобы лучше разглядеть, что там делается, однако видно было не очень много, слышался гомон, должно быть руководители этого шествия пытались разговаривать с толстым милицейским полковником, который время от времени что-то невразумительно хрипел в мегафон. За ним замерла стена омоновцев — сверкающие щиты около ног, шлемы-скафандры на головах, груди топорщились под бронежилетами, у каждого черная палка в правой руке. Но они же были щенками перед объединенной силой многих тысяч, окрыленных своей правдой? Их можно было раскидать за одну минуту. Кто-то даже крикнул из толпы что-то вроде «Вперед!» И тогда по краям толпы люди как-то непонятно зашевелились, вдали испуганно закричала женщина. Ступак оглянулся — из переулка от почты, клином рассекая толпу, врезался отряд омоновцев в касках и со щитами. Эти сразу начали работать длиннющими черными палками — молотить всех, кто попадался им под руку.

Толпа колыхнулась в одну сторону, в другую, некоторые бросились назад, под стену почтамта, но и там неизвестно откуда (может из дверей) выскочили омоновцы. Неожиданно их стало, как казалось, не меньше, чем демонстрантов, они рассекали толпу на части и били, колошматили, валили на асфальт людей мужчин и женщин, хватали, комкали флаги и плакаты, которыми некоторые люди пытались обороняться. На улицей взвился отчаянный, дикий крик и шум, женский плач перемежался с сочной мужской руганью и непонятно было, кто ругался. Наверно, и те, и другие.

После минутной растерянности Ступак сообразил, что пора делать отсюда ноги, «рвать когти». Но, кажется, сообразил немного поздно. Первый удар резиновой дубинкой по спине заставил его пошатнуться, он споткнулся о кого-то, лежащего на асфальте, но удержался на ногах, не упал и успел оглянуться на того, кто его ударил. Из-под выгнутого пластмассового козырька на него уставилось покрасневшее от пота лицо молодого омоновца.

В тот же момент новый удар по плечу заставил его присесть от боли. Спасаясь, он головой вперед бросился через поредевшую толпу — подальше от этих убийц. Но, видимо, опять упустил момент, и на него набросились еще трое или больше в касках. Что б как-то вырваться, он со всей силы толкнул ближайшего, щит со звоном полетел на асфальт. Ступак что было сил рванул дальше, через помятый в схватке ряд омоновцев на соседнюю улицу.

Сначала он бежал, слыша, как позади волнуется, воет и ругается недавно еще могучее шествие, а