Казалось бы, после такого трудного дня, когда большая работа сделана – ведь больше половины дров переколол! – Анатолий должен был спать до утра, не чувствуя усталых рук и только часто ворочаясь от болей в спине...

Сначала так и произошло...

Когда мать семейства вынесла лепешку и даже кашу в глиняной миске, он быстро с едой справился, лепешкой вычистил насухо миску и сам, глянув на обрисовывающее горы небо и таким образом определив время, отправился в сарай, не дожидаясь, когда его туда погонят. Этого привычно ждали... Послышались догоняющие, хотя и неторопливые шаги. Люк над его подвалом закрывал самый младший и самый мерзкий из младших братьев.

Привычно ориентируясь в знакомой темноте, пленник устроился на своей так называемой постели, как обычно подтянул цепи с замком, чуть поворочался, принимая максимально возможную удобную позу, сомкнул глаза и сразу уснул. Сколько проспал, он и не понял, но проснулся, когда сквозь щели люка еще не проник вниз ни один луч света. Дверь сарая вообще никогда не закрывается по причине отсутствия одной из петель, и утром свет обычно на лестницу проходит свободно и будит тонким лучом пленника.

Но и к сырой темноте Анатолий давно уже привык, и потому думал, что сейчас же, только на другой бок повернувшись, уснет, чтобы в следующий раз проснуться уже утром и слушать шаги – хозяева не любят, когда он заставляет их ждать. Это в другой жизни было бы нормальным явлением. Не любят, ну и пусть не любят... Здесь же, в плену, в рабстве, такая нелюбовь всегда оборачивается лишним ударом. А его время ответить одним ударом на множество полученных ранее еще не подошло, хотя очень хотелось, чтобы оно наступило скорее.

Но уснуть не удалось. Отчего-то вспомнилось, сколько злости он вкладывал в свои удары по еловым тяжелым колодам, вспомнилось, как сжимали руки колун и как обрушивали его не на дерево, нет, мысленно они обрушивали его на головы и какой результат это дало...

Только – дало ли? С трудом верилось, что все вот так и сбывается, хотя верить в это очень хотелось. Настолько же сильно хотелось верить, как в возможность вскоре освободиться. Стоп... Анатолий сам себя остановил, направляя мысль в нужное русло. В принципе, он ничего не теряет даже в том случае, если ничего не приобретает. А если это правда? Если ему удается так вот материализовывать мысль? Может, стоит тогда точно так же думать и о возможности освобождения? Надо вспомнить ту книгу... Кажется, там говорилось о силе эмоций и о концентрации мысли. Концентрация мысли... То есть собранность, отбрасывание в сторону всего постороннего мусора, что постоянно бродит в голове... У него же всегда получалась такая концентрация. Еще в школе на экзамене. Из всех билетов не выучил только три последних, не успел. И ему попался именно такой билет... Сначала испугался. Потом сконцентрировался и сумел ответить даже на то, что почти не знал... Только за счет концентрации...

И вчера днем... Он сильно сконцентрировался на своих мыслях. На эмоциональных, болезненных мыслях... Может быть, они материализовались? Конечно, они не могли материализоваться так, как он представлял. Они не могли нанести головам этих мальчишек настоящие удары стальным тяжелым колуном. Но сам мысленный удар каким-то отголоском достиг цели...

Интересно было бы узнать, как себя чувствует Ваха? Ощутил ли он эти удары так же, как его младшие братья? Или взрослые менее восприимчивы к подобному, если подобное существует? Хотя даже если Ваха чувствует себя плохо, то это вовсе не обязательно должно быть следствием мыслеформ, созданных воображением. Это он привез братьям колбасу, он ел ее вместе с ними, и если они отравились, то мог отравиться и он сам...

Но ведь и Анатолию мать семейства вынесла ту же самую колбасу, остатки вечернего стола. И он съел ее, и ничего с ним не произошло. Может быть, просто у него желудок крепче, закален солдатской бурдой, которой пришлось много переесть за полтора года? Может быть и такое...

Надо проверить себя. Проверить свои силы. Если есть у него способности, грех ими не пользоваться. А способности к концентрации у него есть, это Анатолий знал... Но как проверить? Концентрацией мысли разбить свои оковы? Ведь есть же люди, которые творят какие-то чудеса. Может быть, и он умеет это? Даже как-то по телевизору показывали... Ури Геллер, кажется... Какой-то парень из Израиля. Он ложки и вилки мыслью гнет, и главные часы Лондона, знаменитый Биг-Бен, мыслью остановил. Конечно, журналистам верить – себе дороже... Но верить хочется... Хочется в себя верить... Нет, разрывать мыслью оковы Анатолий не будет. Даже если это и возможно теоретически, то этому следует много лет учиться. А ему не отпущено много лет на учебу...

Долго проворочавшись с боку на бок, ничего дельного он так и не придумал, а мысли все возвращались и возвращались к Вахе – хотелось узнать, как он себя чувствует. То есть как он чувствовал себя минувшим днем... Ваха – главный виновник всех его несчастий, Ваха, ударом приклада уложивший Анатолия на камни и пленивший его... Самого Ваху прикладом не прошибешь. У него густющая борода, не слишком длинная, но словно из проволоки. Борода, как подушка, любой удар смягчит.

Анатолий лежал в своем подвале, злился на Ваху и представлял, как он избивает чеченца. Сильно бил... Держал за бороду и бил... И борода клочьями в руке оставалась каждый раз, когда Ваха падал...

Вот хорошо было бы самого Ваху в плен захватить и с ним на плечах, со связанным и избитым, к своим пробиться... Есть же здесь где-то части спецназа ГРУ. Обязательно должны быть. Только где? И как тащить туда тяжелого Ваху и при этом не нарваться на чеченских ментов, к которым Ваха, скорее всего, и принадлежит. Раньше он, наверное, служил в «кадыровцах». И именно тогда захватил пленника, в надежде на выкуп. Но не того человека он захватил. Не надо выкупа. Не надо подполковнику Евсееву занимать где-то астрономические для простого офицера суммы... Анатолий сам спецназовец. Спецназовец ГРУ и прошел под руководством того же подполковника Евсеева хорошую школу. Он сам себя освободит...

Утро пришло, как обычно, тонкой полоской света над головой. Как назло, спать захотелось. Еще бы не захотеть спать, если половину ночи цепями звенел, ворочаясь с боку на бок от мыслей о мести и о свободе. Но в эту ночь пришло в голову главное – ни на кого не следует рассчитывать, кроме самого себя. Силы пока есть... Зимой, если придется здесь зимовать, силы убавятся. Значит, следует всерьез к побегу готовиться и не откладывать, в надежде на помощь извне...

Руслан дыхание переводил с трудом. Он долго еще будет так его переводить, если вообще проживет долго, в чем Виктор Васильевич сильно сомневался. Руслан важный свидетель, который знает, кто здесь работал. Такого свидетеля оставлять в живых нельзя. Тем не менее, придя в сознание, первый помощник Алиахмета Нуровича в первую очередь постарался привести в порядок дыхание. Это интуитивное желание бывшего спортсмена, как понял Евсеев. Но он же знал и другое – когда травмировано «адамово яблоко», дышать еще долго будет больно. А Виктор Васильевич умышленно нанес эту болезненную травму, чтобы Руслан постоянно чувствовал боль и это напоминало бы ему о невозможности сопротивления. Простой удар, похожий на женскую отмашку, когда кончики пальцев вроде бы только вскользь задевают горло противника. Но при этом кончики пальцев были сжаты и напряжены до состояния камня, а сам удар, направленный от пояса человека, наносится резко и хлестко, как будто бьет плетка. И при этом в самый момент соприкосновения с горлом противника дополнительную резкость создает доворот кисти наружу. Хрящевые ткани «адамова яблока» такое кратковременное соприкосновение выдерживают, не ломаются, что могло бы лишить человека возможности говорить, однако создаются множественные кровоизлияния и микротравмы, которые долго еще заставляют дышать с болью и не позволяют глотать слюну без стона, который, в свою очередь, тоже вызывает боль, хотя и не такую сильную.

Руслан перевалился набок, ненароком придавил себе простреленную руку и коротко застонал. Тут же попытался второй рукой пережать ранение, чтобы так не бежала кровь, но с удивлением обнаружил, что вторая его рука пристегнута наручником к ножке сейфа. И даже за горло себя взять, чтобы помочь себе дышать, он вынужден был второй рукой, раненной и кровоточащей.

Но здоровой рукой все же дважды сердито дернул, пытаясь ее освободить.

– И не пытайся, – посоветовал ему Виктор Васильевич. – Этот сейф центнер сам весит, да еще анкерами к стене притянут. Не сдвинешь даже с моей помощью...

Руслан посмотрел на отставного подполковника.

– Руку перевяжи, – попросил наконец суровым тоном, почти потребовал.

– Не напрягайся, кровь быстро остановится. А перевязывают санитары... Это не мой профиль... И аптечка у меня в машине осталась. Пойду, понимаешь, за аптечкой, Ерема за мной увяжется. Он от запаха крови возбуждается, тебе же хуже придется... Хочешь, чтобы он тебя «поцеловал»?

Руслан смачно скрипнул зубами.

– Что тебе надо?

– Где находится второй диск?

– Спроси чего полегче... – Руслан даже усмехнулся. – Этого даже я не знаю...

Виктор Васильевич безропотно согласился:

– Спрошу... Где находится загородный дом Алиахмета Нуровича?

– Зачем тебе этот дом?

– Ты еще не догадался? Естественно, чтобы второй диск забрать... – Ответ прозвучал конкретно и откровенно.

– Вагиз? – почти утверждающе спросил Руслан.

– Может быть, он, может быть, я сам...

– Тебе это ни к чему, как и мне... Чтобы иметь пользу с дисков, надо много миллионов баксов иметь. Десятки миллионов, может быть сотни... А ты беднее меня.

– Но я же могу их продать. Даже не за миллион, а так, за чисто символическую цену в сто с небольшим тысяч баксов. Не думаю, что с покупателями будут проблемы. Я могу даже аукцион объявить...

– Вот и продал бы моему хозяину. Как договаривались...

– Оба диска? – пошутил Виктор Васильевич, но Руслан такой шутки не понял. – Может быть, я и продам оба диска... Может быть, даже Алиахмету Нуровичу, если он к тому времени жив останется... Только едва ли... Вагиз его «положит». Мне так кажется.

Руслан пренебрежительно скривился.

– Вагиз не настолько силен. Он, как всегда и во всем, больше «очки втирает».

– Все равно сильнее твоего хозяина.

– Не настолько, чтобы сразу.

– У него помощники лучше... А ты Алиахмету Нуровичу уже не поможешь. Тебе самому, как я понимаю, прятаться надо поглубже.

Фраза вселила в Руслана надежду, что для него не все еще потеряно и что Муса с Юрком не дожидаются его в нетерпении на пороге того света... Сам же Виктор Васильевич обманывать парня не собирался, он имел в виду просто глубокую могилу.

– Я прятаться не привык. Характер не тот.

– Спрячут... И зароют... Ладно, болтать с тобой мне некогда. Где ваш охранник? Он сюда не заявится?