коридоре.

Алиахмет на паренька посмотрел только мельком.

– Отведите его в котельную, – приказал строго. – И выйдете все...

Руслан с Арби взяли Гошу под локти, даже чуть-чуть приподняли, заставляя встать на цыпочки, и повели. Выглядело это слегка комично, потому что студент-пленник чуть возвышался макушкой над плечами сильных и рослых парней. Муса на какие-то несколько секунд задержался, но Алиахмет Нурович со стуком захлопнул у него перед носом дверь, и Муса заторопился в соседнее помещение...

В прохладном сыром коридоре, пол которого был сильно посыпан угольной пылью, осталось только двое охранников, остальные вошли в котельную. Пленника завели с собой. Там, рядом с котлом, под которым горела печная топка, было теплее и даже почти уютно. Муса поспешил распахнуть дверцу печи, чтобы тепло выходило наружу.

– Что шеф такой недовольный? – спросил Арби. – Мы что-то не так сделали?

– Не знаю, – пожал плечами Руслан. Он тоже заметил недовольство Алиахмета Нуровича, но желал бы, чтобы это недовольство касалось не его, а только Арби.

Хозяин присоединился к остальным через пять минут. Зашел в расстегнутом пальто, поправляя шарф на шее. Впечатление такое, будто он раздевался там, в соседней комнатке.

Посмотрел внимательно и тяжело на Гошу.

– Видишь эту топку? Там пламя хорошее. Чтобы такой большой дом прогреть, нужно всегда поддерживать хорошее пламя... Если твой папа завтра заупрямится, тебя будем сжигать здесь. Сразу не поместишься – будем сжигать по частям... Сначала одну руку, потом вторую... И перевязывать будем, чтобы от потери крови зрение не потерял. Потом за ноги примемся. Понял?

– Понял... – едва слышно пролепетал студент.

– Звони отцу... Дайте ему трубку... Ты – проследи, – кивнул Арби. – Руслан, пойдем... Остальные – здесь нас ждите...

– Напугал ты его, Алиахмет Нурович, – усмехнулся Руслан, когда по лестнице они поднимались на второй этаж в хозяйский кабинет. – Студент может дара речи лишиться, и ничего толком папочке не скажет...

– Хочет жить, найдет слова... Нам уже терять нечего.

Кабинет он тоже открыл своим ключом. И сразу, не раздеваясь, прошел к компьютеру. Включил и выдвинул ящик стола, достал болванку DVD-диска. Молча ждал, когда компьютер загрузится. Потом вытащил из кармана коробку с другим диском. Посмотрел, сравнивая диски, и, кажется, остался доволен. После этого вставил в компьютер сначала принесенный с собой диск. Скопировал данные на жесткий диск компьютера, минут десять колдовал над ними, что-то удаляя, что- то вводя в текстовом режиме. Сменил диск на болванку и переписал новые данные.

– Вот так... Теперь здесь тоже карта... Даже район тот же. И попробуй понять сразу, что диск не тот. И все ясно станет только тогда, когда будем совмещать данные...

Он убрал оба диска в карманы – один в правый, другой в левый.

– Пойдем...

В котельной их ждали. И студент был там же.

– Как папочка себя чувствует? – спросил Алиахмет Нурович.

– Он сделает все, что скажете.

– Будем надеяться... Ждите меня здесь.

Алиахмет Нурович вышел, и слышно было, как взвизгнула на петлях дверь в соседнюю комнату. Вернулся минут через пять.

– Мы поехали... Парня на попечение охраны. Арби с Мусой – с нами. Завтра тяжелый день...

День предстоял трудный...

Дров привезли на всю зиму. Издалека, из соседней долины, целых три большие, доверху груженные тракторные тележки, которые Анатолий Юденич выгружал вчера весь день. В общей сложности, наверное, кубов пятнадцать. И все это следовало переколоть, а потом уложить в сарае поленницу. Колоть Анатолий еще с вечера начал. И убедился, что работа эта не из простых. Для него, коренного москвича, привыкшего к централизованному отоплению, колка дров со стороны всегда казалась какой-то забавой, чуть ли не тренировкой застоявшихся мышц. Но в действительности оказалось, что это совсем не так. Будь хоть дрова березовыми, с ними можно было бы быстро справиться. А тут почти одна сырая елка, где один сучок начинается раньше, чем предыдущий кончится. И с каждой колодой приходится повозиться основательно, прежде чем расколешь. А если колода спилена рядом с комлем, то отнимает времени, как четыре обычные колоды – вязкая и переплетенная волокнами, как витая. Хорошо хоть, в сарае нашелся колун. Недавно Анатолий работал в доме на другом конце села – там кололи дрова для кухни топором. Топор в елке сразу увязнет, и толку от него мало будет. Колуном проще...

Из подвала его выпустили еще во время рассвета, когда небо посерело, но солнце еще не выглянуло. Ваха уже уехал. Он уехал, наверное, еще вчера, как обычно делал. Ваха не любил в селе ночевать. Сейчас Анатолий уже понимал почему. Мало ли, боевики откуда-то нагрянут – боевики ментов не любят... Командовать хозяйством привычно остались младшие братья. И утром старший из младших, подтолкнув пленника кулаком под ребра, приказал:

– Дрова... Давай-давай... Быстро-быстро... В понедельник строить пойдешь...

Что в понедельник придется идти на строительство, Анатолий уже знал. Это Ваха в прошлый приезд сообщил. Он сам и о цене договаривался. Можно сказать, что обрадовал. Но, чтобы в понедельник отпустили на строительство, следует все дрова за два дня переколоть. С непривычки это трудно. Но есть цель – успеть, значит, следует сделать все вовремя и не жалеть себя.

Анатолий выбрал самую большую и самую крепкую на вид колоду. Поправил ее, чтобы стояла устойчивее. Дождался, когда старший из младших братьев принесет колун. Колун – оружие, и под рукой у пленника его не оставляют. Колуном можно цепи с ног сбить. И очередной удар по шее Анатолий тоже принял молча. Потом посмотрел в затылок отходящему в сторону подростку, размахнулся и представил, что бьет он не по этой колоде, а по удаляющемуся затылку.

Колун с тяжелым треском врезался в древесину. Мощная и крепкая колода разлетелась на две половины, и даже витые сучки не смогли удержать одну половину рядом с другой... Теперь половинку поставить устойчиво и ударить еще раз, все тот же затылок представляя. И так дальше... Хватило бы затылков – злости-то и обиды хватит. Надолго хватит...

Когда-то в казарме, еще в учебке, в руки Анатолию попалась странная книжка про материализацию мысли. Вроде бы простые примеры убеждали вполне доходчиво в том, что мысль в самом деле материальна. Представляешь себе, как разрезанный пополам лимон в рот выжимаешь, и сразу слюна выделяется. Только подумал, а слюна выделяется... Мысль материализовалась... Вот если бы эти мысли о затылках младших братьев Вахи, да и самого Вахи тоже... Если бы материализовались эти мысли, то головы у всех четверых братьев сейчас должны будут затрещать дикой болью... Удар... Еще удар...

Колода ставилась за колодой, потом половинка колоды, потом четверть колоды... Поднимался и опускался колун... Мысленно раскалывались головы... Так, выплескивая всю накопившуюся за полгода ярость, все обиды сторицей возвращая с каждым ударом, Анатолий колол и колол дрова, не желая остановиться, не чувствуя усталости. Пока сам не заметил, что уже некуда стало новую колоду ставить. Все вокруг было завалено поленьями...

Подтянув мешающую ходить цепь с замком к коленям, он подошел к крыльцу, постучал по перилам. Так он обычно вызывал хозяев, потому что входить в дом ему запрещали. Из братьев никто не вышел. Анатолий постучал еще раз, сильнее. Вышла мать семейства, тихая, молчаливая, но недобрая женщина.

– Как дрова складывать? Куда? – спросил Анатолий.

Она так же молча повернулась и ушла в дом. Пленник ждал. И прождал так минут пять, пока не вышел средний из младших братьев, угрюмо на Анатолия глянул, окинул красными глазами двор и переколотые дрова и молча прошел в сарай. Показал на две стены.

– Давай-давай... Быстро-быстро... Складай...

И ушел, забыв привычно ударить. И даже шел он как-то неуверенно. Анатолий непонимающе проводил паренька взглядом. Тот остановился на пороге, потер себе виски, словно головную боль успокаивая, и ушел в дом.

Неужели мысль и вправду материальна?

Анатолий начал переносить переколотые дрова в сарай и укладывать их в поленницу у стены. Братья так и не показывались. А пленнику просто не терпелось снова приняться за колку остальных дров. Приняться за колку, представляя, что это не колоды перед ним, а затылки омерзительных, ненавистных мальчишек...

В обед ему принесли лепешку и воду...

Принесла одна из младших сестер, чуть-чуть косоглазая, чем отличалась от своей сестры, прихрамывающей. И не подала. Воду в глиняной кружке поставила на землю, а лепешку брезгливо бросила на рассыпанные в беспорядке поленья. Ладно хоть не в лужу, и на том спасибо... Спасибо и за то, что принесла в обед. В обед приносили не каждый день. Чаще приносили утром и вечером, иногда только вечером. Сегодня утром ничего не приносили. Но принесли в обед. При такой работе силы восстанавливать необходимо.

Анатолий, справившись со значительной частью работы, грыз эту вязкую лепешку, делал из кружки маленькие глотки и прислушивался к тому, что происходило в доме. А там что-то происходило – это точно. Тишина стояла непривычная. Никто не разговаривал, никто не ругался, мальчишки не затевали обычных шумных перепалок. Потом какие-то новые и непонятные звуки донеслись. Прислушавшись, пленник понял, что кого-то рвало. Распахнулась на ветру входная дверь, и теперь это было слышно отчетливо. Может, поели они вчера что-то несвежее? Или это так материализуется мысль? После многочисленных ударов по голове, представляемых Анатолием, последствия должны бы быть такими... Если бы удары были настоящими и наносились не колуном, а кулаком... Неужели мысль настолько материальна?.. Говорят ведь, что существует сглаз... Что такое сглаз? Это тоже, наверное, материализация мысли. По крайней мере, так в той книжке было написано. Но сглаз, как Анатолий помнил, считался спонтанным выбросом недоброй энергии. Он свою недобрую энергию выбрасывал совсем не спонтанно. Она накопилась в нем, она в нем кипела и бурлила, она выворачивала наружу все чувства. И если кто-то другой имеет возможность выбросить свою недобрую энергию словами или действиями, он же имеет возможность сделать это только мысленно...

После обеда показалось, что дров еще осталось слишком много и он может не успеть за два дня справиться со всей этой работой. И потому Анатолий принялся за колку с новым усердием. Но, выбросив свою злость в первые удары, он думал, что успокоится. Однако спокойствия не пришло. Наоборот, если уж показалось, что мысль так действует, хотелось еще усилить ее, хотелось колоть дрова бесконечно долго, пока хватит сил. И он колол и колол...

Трескались, разламываясь, тяжелые еловые колоды... Летели щепки, росла гора переколотых дров... А он все вкладывал и вкладывал в удары свои жесткие непрощающие мысли, все вкладывал и вкладывал... И казалось, что с каждым ударом близится час его освобождения, казалось, что каждый удар не только по