полированных каменных плит, высотою не больше фута, и на них лежали целые груды плодов. Некоторые казались похожими на огромные ягоды малины, другие — на апельсины, но большая часть была мне совершенно неизвестна.

Между столами оказалось разбросано множество подушек. Мои спутники расселись на них и знаками указали мне сделать то же самое. Отбросив всякие церемонии, они принялись есть плоды — попросту брали их руками и бросали кожуру и огрызки в круглые отверстия по бокам столов. Я последовал их примеру, так как чувствовал сильный голод и жажду. Подкрепившись, я принялся осматривать зал, в который попал.

Что меня особенно поразило, так это его обветшалый вид. Цветные оконные стекла со строго геометрическими узорами, во многих местах были разбиты, а занавеси казались еще тяжелее из-за покрывавшего густого слоя пыли. Мне также бросилось в глаза, что угол мраморного стола, за которым я сидел, был отколот. Тем не менее в целом зал производил вполне приятное и живописное впечатление. Там было около двухсот человек, причем большинство из них, проявляя большой интерес, расселось как можно ближе ко мне, их глазки весело блестели. Все они были одеты в очень мягкие, но прочные шелковистые ткани.

Фрукты, судя по всему, были их единственной пищей. Эти люди далекого будущего были строгими вегетарианцами, и на некоторое время мне пришлось сделаться таким же травоядным, несмотря на потребность в мясе. Впоследствии я выяснил, что лошади, коровы, овцы, собаки к тому времени разделили печальную судьбу ихтиозавров, полностью исчезнув. Однако плоды были просто восхитительны, в особенности один вид, который, по-видимому, созрел как раз во время моего пребывания в будущем, — с мучнистой мякотью, заключенной в трехгранную скорлупу, и именно он стал моей основной пищей. Я был поражен видом удивительных плодов и странных цветов, но лишь позднее понял, откуда они здесь берутся.

Итак, это был мой первый обед в далеком будущем. Слегка утолив голод, я решил сделать смелую попытку научиться языку этих людей. Понятно, что это было необходимо. Плоды показались мне подходящим предметом для того, чтобы начать с них изучать язык, и, взяв один из них, я попробовал объясниться при помощи вопросительных звуков и жестов. Оказалось, что это очень трудно — заставить их понимать себя. Сначала все мои слова и жесты вызывали изумленные взгляды и взрывы смеха, но вдруг одно маленькое белокурое существо вроде бы поняло мои намерения и несколько раз повторило какое-то слово. Все принялись болтать и перешептываться, а потом вместе начали весело обучать меня своему языку. Однако мои первые попытки повторить их короткие слова вызывали только новые взрывы веселья. Несмотря на то, что я брал у них уроки, я все-таки ощущал себя школьным учителем среди детей. Скоро я уже знал десятка два существительных, затем дошел до указательных местоимений и даже до глагола “есть”. Но это была трудная работа, быстро наскучившая маленьким существам, и я почувствовал, что они уже избегают моих вопросов. Поэтому пришлось брать уроки понемногу и только тогда, когда мои новые знакомые сами этого хотели. Удавалось это не так уж часто — я никогда не встречал таких беспечных и быстро утомляющихся людей.

Больше всего меня здесь поразило полное отсутствие у людей интереса к чему бы то ни было. Они, словно дети, подбегали ко мне с криками изумления, но потом, быстро осмотрев, уходили в поисках какой- нибудь новой игрушки. Когда обед и одновременно первый урок языка закончились, я впервые заметил, что почти все, кто окружал меня в начале, уже ушли. И, как ни странно, я быстро почувствовал, что и мне эти малыши совершенно не интересны. Как только я перестал чувствовать себя голодным, я снова вышел на яркий солнечный свет. По пути я всюду встречал множество этих маленьких людей будущего, которые какое-то время следовали за мной, смеясь и переговариваясь, а потом, потеряв интерес, предоставляли меня самому себе.

Когда я вышел из зала, снаружи уже царила вечерняя тишина, и все вокруг было окрашено теплыми лучами заходящего солнца. Сначала пейзаж показался мне странным. Все здесь так сильно отличалось от того мира, который я знал, даже цветы. Огромное здание, из которого я вышел, стояло на склоне речной долины, но Темза как минимум на милю передвинулась со своего теперешнего русла. Я решил добраться до вершины холма, лежавшего от меня на расстоянии примерно полутора миль, чтобы с его высоты поглядеть на нашу планету в восемьсот две тысячи семьсот первом году нашей эры. Именно такую дату показывала стрелка на циферблате моей Машины.

По пути я пытался найти хоть какое-нибудь объяснение тому состоянию гибнущего великолепия, в котором я нашел мир — ведь это была, несомненно, гибель. Немного выше, на холме, я увидел груды гранита, скрепленные полосами алюминия, гигантский лабиринт отвесных стен и кучи расколовшихся на мелкие куски камней, между которыми росли удивительно красивые растения, похожие на крапиву, но их листья были окрашены в чудесный коричневый цвет и не были жгучими. Это оказались руины какого-то огромного здания непонятного предназначения. Здесь мне предстояло пережить весьма своеобразный опыт и сделать одно странное открытие, но об этом я вам расскажу потом — а сейчас все по порядку.

Я присел на склоне холма, чтобы немного отдохнуть, и, оглядевшись, заметил, что совсем не видно маленьких домов. По-видимому, частные дома и частное домашнее хозяйство просто исчезли. То тут, то там среди зелени виднелись огромные здания, похожие на дворцы, — но ни одного домика или коттеджа, которые так характерны для современного английского пейзажа.

“Коммунизм”, — подумал я.

Сразу за этой мыслью пришла другая. Я взглянул на полдюжины маленьких фигурок, которые следовали за мной. И вдруг заметил, что на всех этих людях одежда одинакового покроя, у всех них похожие нежные лица без признаков растительности, а конечностям свойственна какая-то девическая округлость. Может показаться странным, что я не заметил этого раньше. Но ведь все вокруг меня было таким необычным! Теперь же я видел это совершенно ясно. Мужчины и женщины будущего не отличались друг от друга ни костюмом, ни телосложением, ни манерами — короче, ни одним из тех признаков, по которым мы привыкли их различать. А дети, казалось, были всего лишь миниатюрными копиями родителей. Я решил, что, видимо, дети этой эпохи отличаются удивительно ранним развитием, по крайней мере, в физическом отношении, и впоследствии мое мнение подтвердилось.

При виде беспечности и безопасности, в которой жили эти люди, сходство полов показалось мне вполне объяснимым: сила мужчины и душевная мягкость женщины, семья, разделение труда, военные нужды — это лишь жестокая необходимость века, управляемого грубой физической силой. Но там, где народонаселение многочисленно и балансирует на грани равновесия, рождение многих детей нежелательно для государства; там, где насилие — редкое явление, а люди чувствуют себя в безопасности, нет почти никакой необходимости в существовании семьи, в разделении полов, которое вызвано всего лишь необходимостью воспитывать детей. Первые признаки этого явления наблюдаются и в наше время, а в том далеком будущем они развились значительно сильнее. Таковы, скажу я вам, были мои тогдашние выводы. Позднее я смог убедиться, как далеки они были от реальности.

Пока я размышлял обо всем этом, мое внимание вдруг привлекла небольшая, приятная на вид постройка, похожая на колодец под куполом. Странно, подумал я, что до сих пор существуют колодцы, но затем снова погрузился в раздумья. До самой вершины холма больше не было никаких зданий, я чувствовал себя великолепно, и, продолжая свою приятную прогулку, скоро остался один — все отстали. Я испытывал странное чувство свободы и близости приключений, когда поднялся на вершину холма.

Там я обнаружил скамью из неизвестного мне желтого металла. В некоторых местах она была разъедена какой-то красноватой ржавчиной и утопала в мягком мхе, а ее подлокотники были отлиты в виде голов грифонов. Я сел на скамью и стал смотреть вдаль, на пейзаж, освещенный лучами догоравшего заката. Это была великолепная, небывалая картина. Солнце только что скрылось за горизонтом, запад горел золотом, в котором виднелись легкие пурпурные и алые полосы. Внизу расстилалась долина, где, словно изогнутая полоса сверкающей стали, лежала Темза. Я уже говорил об огромных старых дворцах, которые были разбросаны среди самой разнообразной зелени. Некоторые уже превратились в руины, другие были еще обитаемы. Тут и там в этом огромном, напоминающем сад пространстве виднелись белые или серебристые изваяния, а кое-где острыми вертикальными линиями вздымались вверх купола и обелиски. Нигде не было изгородей, не было никаких следов частной собственности и признаков земледелия; вся земля превратилась в сад.

Наблюдая все это, я старался понять то, что увидел, и в результате пришел к некоторым выводам.