Чтобы закончить рукопись, Ковалевский в октябре 1871 года отправился в Лондон. Там он познакомился с крупнейшим специалистом по сравнительной анатомии палеонтологом Р. Оуэном, и, параллельно главной, начал новую работу над статьей о «переходных типах». Продолжил работу над этой статьей Ковалевский уже в Париже, где немалое влияние в это время оказала на него работа молодого палеонтолога А. Годри «Ископаемые млекопитающие Аттики» – первая, видимо, палеонтологическая книга, в которой отчетливо прозвучала эволюционная идея.
Заканчивал начатые работы Ковалевский в Йене у Э. Геккеля и К. Гегенбауэра.
Эти годы, несомненно, оказались высшей точкой научной деятельности Ковалевского. Никогда больше судьба не представляла ему таких возможностей для полноценной и планомерной работы. Кстати, там же, Йене, Ковалевский подготовил докторскую диссертацию, которую защитил в марте 1872 года. Экзаменовали его Геккель, Гентер и Шмидт, лучшие профессора Йены. Но работать в будущем Ковалевский собирался в России, поэтому он непременно должен был сдать магистерские экзамены в одном из русском университетов.
В январе 1873 года, по совету старшего брата, Ковалевский приехал в Одессу, чтобы сдать нужные экзамены при Новороссийском университете. Однако на пути Ковалевского встал профессор геологии И. Ф. Синцов – благонамеренный чиновник от науки. Оказалось, что он сильно обижен отзывами Ковалевского о его собственных научных трудах. Ковалевский резонно считал, что описания отдельных форм морских организмов, данные Синцовым без всякого сравнительного анализа, не имеют для науки никакого значения. Синцов не просто провалил Ковалевского на экзамене, он провалил его именно на экзамене по геологии и палеонтологии. Синцов сбивал Ковалевского мелочными придирками, ловил на вполне простительных неточностях, задавал массу вопросов по систематике тех новых групп беспозвоночных, описание которых не могло быть известно Ковалевскому.
Возмущенный Ковалевский уехал в Киев, а оттуда за границу.
В Германии он попросил проэкзаменовать себя двум крупнейшим палеонтологам и геологам Европы – К. Циттелю и Э. Зюссу.
Зюсс дал заключение:
«…На этом экзамене доктор Ковалевский высказал такие превосходные познания, столько своих собственных взглядов и вообще такую осведомленность в новейшей литературе, что я с удовольствием даю ему свидетельство в том, что считаю его полностью и в высшей степени способным занять профессуру по этим отраслям в высшей школе. Доктор Ковалевский приобрел своими многочисленными трудами хорошую репутацию среди новых собратьев по науке: экзамен велся намеренно по иным областям, чем те, в которых он и без того проявил себя».
Циттель поддержал мнение Зюсса:
«…Доктор Ковалевский подвергся у меня испытанию по стратиграфической геологии и палеонтологии. Как на этом экзамене, так и за время моего длительного личного общения с ним я убедился в том, что доктор Ковалевский не только обладает основательными познаниями в обеих названных дисциплинах, но и в выдающейся степени способен к научным исследованиям».
Тем не менее, Ковалевский был крайне подавлен историей с проваленным экзаменом. Узнав об этом, Софья Ковалевская, которая в это время готовилась в Берлине к защите докторской диссертации, написала ему письмо. До этого они более года не виделись и не переписывались, но теперь Софья пригласила Ковалевского к себе.
Он приехал.
Их брак, наконец, стал фактическим.
В течение двух лет (1873–1874) сразу на русском, английском, немецком и французском языках вышли в свет главные труды Ковалевского по палеонтологии и стратиграфии, принесшие ему мировую славу. Именно эти исследования сдвинули мировую палеонтологию с мертвой точки, превратили ее из науки описательной в науку динамическую, оперирующую эволюционными понятиями. Во времена Кювье палеонтологи мало интересовались ископаемыми организмами с точки зрения биологии. Ископаемыми организмами в основном занимались геологи, для них они были лишь надежным средством для различения последовательности земных слоев, так сказать, подручным стратиграфическим материалом. От биологии в ископаемых организмах сохранялись только названия. Никто не смотрел на ископаемые остатки как на подтверждение биологической лестницы развития. Даже Ламарк, современник Кювье, создатель первого эволюционного учения, сам много занимавшийся ископаемыми раковинами, не использовал многочисленные окаменелые организмы для доказательства и подтверждения своих идей.
Переезжая из одного европейского университета в другой, общаясь с такими выдающимися эволюционистами, как Чарльз Дарвин, Томас Гексли, Альфред Уоллес, Эрнст Геккель, Карл Гегенбауэр, с такими великолепными палеонтологами, как Зюсс, Циттель, Годри, Рютимейер, Ковалевский в короткое время утвердился в своих взглядах на эволюцию.
«Под влиянием эволюционного учения Дарвина, – писал он, – многие из мыслящих сравнительных анатомов и зоологов попробовали сделать наброски истории млекопитающих и обратились к палеонтологическим данным, но здесь они находили только основательные работы Кювье и затем почти негодный для употребления материал, накопленный последующим поколением…» Поэтому, делал вывод Ковалевский, те, кто желает теоретизировать, а не просто заниматься голым описательством, должен подходить к ископаемому материалу с полным сознанием того, что он подходит к былым живым формам.
Ковалевский тщательно работал с каждой ископаемой костью.
Он пытался не только восстановить вид вымершего животного, он старался понять степень приспособленности этого животного к внешней среде. Сравнивая ископаемые виды, Ковалевский отмечал все происходившие в течение времени изменения и строил на этом предполагаемые генеалогические ряды. В работах, посвященным копытным, Ковалевский впервые заговорил об иррадиации копытных, то есть о развитии видов по радиусам (в виде расходящихся ветвей), что служило явным подтверждением эволюционной концепции Дарвина. Впервые в истории палеонтологии ископаемый материал, с легкой руки Ковалевского, начал работать на эволюционную теорию. Недаром Чарльз Дарвин высоко оценил работы своего русского коллеги.
Буквально за несколько лет Ковалевский создал эволюционную палеонтологию и наметил дальнейшие пути ее развития.
Глава американской школы палеонтологов Осборн прямо указывал на то, что труды Ковалевского смели всю традиционную науку об ископаемых. Даже находя некоторые ошибки в филогенетических построениях Ковалевского, Осборн замечал: «Для прогресса науки самое важное правильное рассуждение: пусть лучше будут ложные конечные выводы, полученные правильным путем, чем правильные результаты, случайно добытые ложным методом».
«Ни в чем так хорошо не выявляется значение работ В. О. Ковалевского, – писал академик А. А. Борисяк, – как в последующем развитии палеонтологии: можно смело сказать, что наследием безвременно погибшего Ковалевского мы живем до сих пор.
Развитие этого наследия пошло по двум руслам.
В Европе непосредственным продолжателем дела В. О. Ковалевского явился бельгийский ученый Долло, называвший себя учеником Ковалевского.
Долло развивал метод Ковалевского, т. е. изучение морфологии в связи с образом жизни, изучение приспособлений. Дальнейшее развитие этого метода привело к созданию палеобиологического направления в палеонтологии, т. е. изучению не только образа жизни вымершего животного, но и к изучению его со всей окружающей физической и биологической средой. Изучая приспособления, Долло дал одно из крупнейших обобщений, какие были сделаны на палеонтологическом материале, – закон необратимости эволюционного процесса (закон Долло). Тонкий анализ, произведенный Долло, позволил ему доказать, что при возвращении представителей известной группы к образу жизни их предков (после того, как они некоторое время жили в иных условиях) не происходит возвращения к строению предков, а те же приспособления достигаются иными путями. Грубый пример: рыбы, живущие в воде, дали начало пресмыкающимся, живущим на суше; когда некоторые пресмыкающиеся снова возвращаются к водному образу жизни (например, ихтиозавры), они не получают строения своих отдаленных предков – рыб, а приобретают приспособление к жизни в водной среде иными путями (ласты вместо плавников и т. п.).
По другому руслу пошло развитие наследия В. О. Ковалевского в Северной Америке. Здесь колоссальные ископаемые материалы по позвоночным вели к построению филогенетических древ как конкретных выражений эволюционных процессов в разработке закономерностей этих процессов. Именно здесь получили развитие установленные В. О. Ковалевским закономерности и прежде всего закон иррадиации, или закон адаптивной радиации, как его назвал Осборн. Здесь же разработана эволюция зубного аппарата и другие проблемы, намеченные Ковалевским…»
Американские и европейские ученые отзывались о работах Ковалевского только в превосходных тонах. Главная заслуга Ковалевского, отмечали они, заключалась в том, что он действительно был первым исследователем, который сумел правильно обобщить многолетний опыт палеонтологических работ, критически оценить этот опыт и использовать многочисленные данные палеонтологии для подтверждения теории Дарвина.
Но для самого Ковалевского наступили далеко не лучшие времена.
Надеясь на то, что в России они смогут вести научную работу, Ковалевские в августе 1874 года вернулись в Россию.
Некоторое время они жили в Палибино, куда в одно с ними время приехали Анна и Жаклар. Старый генерал Корвин-Круковский примирился с дерзкими дочерями. Но в октябре 1874 года Софья и Владимир уезжают в Петербург. Очень кстати Петербургское минералогическое общество присудило Ковалевскому премию за его работы по палеонтологии.
В 1875 году Ковалевский сдал в Петербургском университете магистерские экзамены. Старший брат настоятельно советовал ему устроиться в один из провинциальных университетов, где можно было спокойно заниматься наукой, но это совершенно не устраивало Софью. Она не хотела покидать Петербург, где была сосредоточена научная жизнь. Чтобы обеспечить семью, Ковалевский вновь возвращается к издательской деятельности. Параллельно он активно сотрудничает в газете «Новое время» и ввязывается в сомнительные спекуляции со строительством доходных домов и бань. В гостеприимном доме Ковалевских часто бывают самые знаменитые люди Петербурга. Как позже писала Софья Ковалевская: их захватило «спекулятивное направление». Они решили накопить денег, а уж затем целиком отдаться науке.
17 октября 1878 года у Ковалевских родилась дочь Софья.
Это тоже потребовало дополнительных расходов, и не малых.
Стремясь получить материальную независимость, Ковалевский все глубже и глубже увязал в финансовых авантюрах. Взяв крупные кредиты, он уже не смог рассчитаться с кредиторами. У Ковалевских описали даже мебель. В мае 1880 года им пришлось уехать в Москву.
В Москве Ковалевскому в последний раз улыбнулось счастье.
Он вдруг получил место в правлении, а затем занял кресло директора «Общества русских фабрик минеральных масел Рагозин и Компания», а в декабре того же года его избрали доцентом Московского университета.
Наконец-то появились деньги и открылись перспективы, но, к сожалению, Ковалевский был уже слишком вымотан. В его письмах к старшему брату не раз прорывались горькие признания того, что, видимо, он не смог правильно построить свою жизнь и большую часть прожитых лет гонялся за призраками.
Летом 1882 года Ковалевский по делам Общества уехал в Америку.
В этой поездке недобрые мысли преследовали его с самого начала.
Ковалевский побывал на съезде натуралистов в Канаде, в Гарвардском университете познакомился с зоологом А. Агассисом, побывал в Нью-Хейвене у палеонтолога О. Марша, а в Филадельфии у палеонтолога Э. Копа, но везде его преследовало какое-то ужасное чувство потерянности. Наконец, он узнал, что в России во время его поездки разразился скандал: возглавляемое им Общество потерпело финансовый крах.
