расчёты. И ещё потому, что синоптики обещают с завтрашнего дня переменную облачность и временами осадки. Знаем мы эти “временами”! Как зарядит дождь до сентября. А без солнца-то какой старт…
– Он даже попрощаться не успеет как следует. Профессор уехал до десятого…
– Что поделаешь. Передадим от него профессору привет… Лишние прощания – лишние слёзы.
– А тебе не кажется, что мы поступаем как трусы. Боимся этих слёз.
– А при чём тут мы! – возмутился Маркони. – Я про Антошку думаю! Вдруг у него случится что-нибудь такое… нервный срыв…
Тогда Сеня твёрдо сказал:
– Хорошо. Давай сегодня.
Антошка не удивился сообщению о срочном старте. Кажется, обрадовался даже. По крайней мере почувствовал облегчение. Заблестели глаза. Он даже сделался слегка суетливым, хотя старался это сдерживать.
– Не забыть бы морковные семена! – Он затолкал бумажный. пакет в красный трикотажный кармашек. – Ой, а можно, я Егору Николаевичу записку оставлю?.. И ещё надо забежать, попрощаться с Никиткой…
– Да не спеши так, – снисходительно сказал Маркони. – Есть ещё время. Улетать лучше всего в полдень…
Никто, кроме Сени и Маркони, не знал про настоящую причину срочного старта. Ещё по дороге к чердаку Маркони сказал Сене:
– Пусть все думают, что из-за метеосводки.
И Сеня кивнул: правильно.
Сейчас на чердаке были все, кроме Уков.
– А они придут, Уки-то? – забеспокоился Антошка. Пришли Андрюша и Олик. Сказали, что заходили к Пеке, но того не оказалось дома. Пекина мама отправила его на рынок за луком и укропом. А это дело, сами понимаете, долгое. Пока он не поглядит на все прилавки, афиши и витрины, домой не вернётся.
– Ничего не поделаешь, – нахмурился Маркони. – Мы, Антошка, передадим ему от тебя всякие хорошие слова и пожелания.
– Ладно… Маркони, включи бочку.
Из ребят один только Сеня знал, что Антошка умеет уже превращаться в Капа и обратно без всякой техники. Это была их тайна, тайна двух друзей. И теперь Антошка, видимо, хотел, чтобы всё произошло по правилам.
Преобразователь загудел. Ничего не сказав, Антошка стремительно нырнул в бочку и вылетел капелькой. Но тут же вернулся. Такой, как всегда, только с алой шапочкой на растрёпанных волосах. Шапочка была с большим козырьком и вышитым серебряными нитками корабликом. Антошка уронил её и улетел снова. И опять вернулся – с такой же шапкой…
И так он проделал несколько раз. Потом встал чуть-чуть запыхавшийся и повеселевший.
– Вот… всем на память. И Пеке, и Никите, и Егору Николаевичу. И Пим-Копытычу… А теперь… я пойду—Он вдруг рывком бросился к Маркони, обнял его. Потом– всех остальных. Сеню дольше, чем других, подержал за плечи.
Никто ничего не сказал, только Варя всхлипнула. И ещё, кажется, Олик… Антошка же стремительно нырнул в биокамеру и опять стал Капом. “Теперь уже навсегда”, – решил мысленно каждый.
На пустырь шли, сияя новыми алыми шапками. Пекину шапку нёс Олик. Шапки профессора, Никиты и Пим-Копытыча – Матвей. А банка с Капом была в руках у Сени.
На пустыре было безветренно и тихо. Томились под солнцем верхушки иван-чая и белоцвета. От стартовой площадки пахло нагретым железом.
Выбрался навстречу Пим-Копытыч. Узнал, в чём дело, заворчал:
– Значит, я и не попрощаюсь с Антошкой-то; Ох ты, досада какая…
Тогда искрящийся Кап вылетел из банки, повис над травой. Всех толкнуло воздухом. И опять встал Антошка: тоненький, коричневый, похожий на чибисёнка. Сел на корточки перед Пим-Копытычем, взял его за руки, прижал к своим щекам его ладони.
– Ай да Антошка… – озадаченно пробормотал Матвей. Остальные ошеломленно молчали.
Антошка вскочил, крикнул тонко и будто издалека:
– Всё! Я пошёл на старт!
Он опять стал капелькой, и полетел и повис в метре над серединой железного листа.
– Я давно знал, что он так умеет, – признался Сеня. Маркони тряхнул головой. Поправил очки.
– Ладно. Приступаем…
Он слазил в подвал, включил напряжение. Поставил как надо зеркала. Солнечное пятно горячо засияло на железе. Лист еле заметно завибрировал. А Кап сверкал белой искрой.
Маркони положил на железо морковку. Большую, вымытую, очень красную…
Тихо-тихо стало. Только Пим-Копытыч прошептал в бороду:
– Ох ты, время-пространство, чтоб тебя…
Маркони взял в ладони маленький пульт. Хмуро велел:
– От винта…
Ребята попятились. Тогда Маркони сказал уже помягче:
– Помашите Капу.
Все словно спохватились, замахали сверкающей капельке. А она… исчезла.
Маркони сел на чурбак.
– Вот и всё…
Ребята потерянно молчали. Только Варя опять, кажется, всхлипнула.
– Ну, чего вы… – пробормотал Маркони. – Он уже дома… Теперь по всем их магнитным линиям идёт перезвон: “Кап вернулся!..” Ах ты чёрт, вечно заедает эту кнопку, никак не выключишь… – Он сопел, ковыряясь в пульте. – Ну-ка спихните морковку с железа. А то вознесётся ещё кто-нибудь…
Сеня сухим стеблем репейника ударил по морковке. Она улетела в траву. А половина стебля исчезла, будто растворилась в воздухе. “Да, это вам не шуточки”, – подумал Сеня. И вздрогнул. Кто-то ломился через заросли. С шумом и криком.
И вылетел на лужайку Пека!
“Эх, опоздал”, – подумал Сеня.
Но Пека мчался не для прощания с Антошкой. Он же ничего не знал про старт. Несколько минут назад он шагал себе, поглядывая по сторонам; в самом благостном расположении духа. Помахивал сумкой с купленным на рынке луком. Читал на заборах объявления. Дружески подмигивал афишам с весёлыми лицами братьев Кулебякиных. И вдруг что-то большое затмило солнце.
Перед Пекой стоял Степан Степаныч Лошаткин. Лошаткин спросил со зловещей ласковостью:
– Значит, жаловаться вздумал, голубчик? Милицию привлекать к выяснению наших личных дел? Забыл, как милиция тебя самого воспитывала?
Пека не дрогнул. Глянул прямо в пухлую, розовую от злобы физиономию.
– За уши в наше демократическое время никто не имеет права хватать! – Он подумал и добавил: – Буца-куца без хвоста, толстый, как аэростат…
Лошаткин зашипел, словно локомотив, выпускающий лишний пар. И потянулся к Пекиному уху. Свидетелей не было, и Лошаткин знал, что Пекины жалобы будут напрасны.
Пека отступил. Степан Степаныч надвинулся. Пека повернулся и побежал. Степан Степаныч – за ним. Сперва бежали не быстро. Пека старался соблюсти достоинство, а Лошаткину мешала тяжёлая сумка (он, видимо, тоже шёл с рынка).
Но скоро бег начал нарастать. В Лошаткине горячим паром раздувалась жажда мщения и снова толкала его на необдуманные поступки. Он забыл, как опасно гоняться за Пекой.
Пека же понял, что спасение теперь только на Ямском пустыре. Он легко промчится сквозь чащу, а Лошаткин застрянет в репейных джунглях, охраняемых заклинанием. Помните?
