— Ладно поёшь, — сказал саксонец. — Живёшь так же?
— Стараюсь, — коротко ответил Олег. — Ну так как же будем, эрл?
Хильдер коротко кивнул на сидящего рядом Максима.
— Он вольный человек.
— Максим? — Олег повернулся к мальчишке. И в какую-то долю секунды понял тоскливо: и этот останется. Это больше не Максим Караваев. Макс Лойфа. «Счастливчик»…
— Прости, — сказал Макс. И Олег покачал головой… а в следующий миг понял, что это сказано не ему, а Хильдеру. — Прости, но там — моя родина.
Хильдер отодвинул пивную кружку. И сказал, вставая и бросая на стол серебро:
— Сакс оставь себе. И поминай нас не одним злом, Счастливчик.
И вновь там, где стоят часы.
Олег снова не спал.
Здесь это было поразительно легко. Сидя на склоне холма, обхватив колени руками, он смотрел, как бесконечными волнами плещется ковыль, как сияет холодная луна — и с улыбкой водил рукой по воздуху, извлекая из него обрывки знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых песен, похожих на этот ковыль, на свет этой луны, на запах этой степи…
... — Что ж ты стоишь на тропе, что ж ты не хочешь идти?..
... — Вот это — для мужчин — рюкзак и ледоруб…
... — За синим перекрёстком двенадцати морей, за самой ненаглядною зарёю…
... — Перемен требуют наши сердца!..
... — Спокойно, дружище, спокойно — у нас ещё всё впереди…
... — Но если покажется путь невезуч, и что на покой пора…
... — Подари мне рассвет у зелёной палатки…
... — Здесь вам не равнина, здесь климат иной…
... — Среди нехоженых путей один путь — мой…
... — Помиритесь, кто ссорился…
... — Мой конь притомился, стоптались мои башмаки…
... — Средь оплывших свечей и вечерних молитв…
... — Ветер ли старое имя развеет…
... — Песен, ещё ненаписанных — сколько? Скажи, кукушка, пропой…
... — Помню, в нашей зелёной роте…
... — Недавно гостил я в чудесной стране…
... — Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены…
... — А я помру на стеньге — за то, что слишком жил…
... — В круге сразу видно, кто друг — кто во мраке, ясно, что враг…
... — Помнишь, как дрались мы с целой улицей?..
... — Ждут — уж это точно! — нашей крови полчища мошки и комарья…
... — Долой, долой туристов…
... — Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?..
... — Дороги — как боги…
... — Не вдоль по речке, не по лесам…
... — Прощай, позабудь — и не обессудь…
... — На коня — и с ветром в поле!..
... — Хлопнем, тётка, по стакану!..
Олег со стороны походил, наверное, на сумасшедшего — он улыбался, качал головой, а временами глаза начинали поблёскивать. Смешно, конечно, было даже думать, что он — он! — может плакать. Мужчины не плачут. Мальчишки — тоже. Это просто отражалась так луна.
Конечно, луна.
Костёр за его спиной, в распадке, почти догорел. Но Олег не удивился, увидев впереди — в степи, где-то неподалёку (или, может, за сотни километров?) огонь другого костра.
Он встал. Ветер отбрасывал назад волосы и приносил запах сухого дыма. Нет, близко. Олегу внезапно очень захотелось — подойти к костру и сказать: «Здравствуйте!» Просто сказать так.
Лёгким шагом он спустился с холма, и костёр как бы отдалился, но несильно. Его огонь, казалось, сигналит. Передаёт что-то непонятное морзянкой — ковыль раскачивался, плыл, то закрывая, то вновь открывая пламя.
А потом Олег услышал песню. Её пели на русском языке, он ощущал, что это именно русский язык, а не шутка Дороги, сплетающей языки в один…
И он пошёл на эту песню — раздвигая руками ковыль, ощущая, какая под ногами тёплая земля…
пел мальчишеский голос:
