и приставания к представителям мужского пола по вечерам не раз веселили всех соседей.
Одноногая за словом в карман не лезла. Это качество она приобрела очень рано, ведь с самого рождения ей приходилось постоянно сносить оскорбления и насмешки из-за неразвитой ноги, заканчивающейся нелепой культей чуть ниже колена. В тридцать лет она умела покрыть проклятиями любого обидчика не хуже, чем Зеруниза.
По государственной реабилитационной программе Фатима получила бесплатные металлические костыли, которые в ее сильных и натренированных руках превратились в грозное оружие. Она обрушивала их на головы тех, кто, как ей казалось, недостаточно уважительно с ней обращался. Или бросала костыль во врага, как копье, причем с фантастической меткостью. «Она такая буйная потому, что варит какой-то особый самогон по народным рецептам», – перешептывались люди за ее спиной, пытаясь объяснить ее выходки. Однако во всем Аннавади не нашлось бы столько самогона, чтобы довести Фатиму до того крайнего безумия, проявлениями которого она ежедневно поражала окружающих.
Ее тело было уродливым, и женщина это с готовностью признавала. Она была темной и необразованной – и с этим фактом Фатима соглашалось. Но когда соседи говорили, что ее дикая жажда секса – проявление животных, подсознательных инстинктов, она протестовала. Это же бекваас – абсолютный бред! Ее неистовое либидо, скорее всего, родилось тогда, когда она, пусть и с запозданием, осознала, что мало чем отличается от других и ничто человеческое ей не чуждо.
Иногда любовники, посещавшие ее в дневное время, оставляли ей немного денег. Однако большинство из них были слишком бедны, чтобы делать такие подарки. При этом даже полунищим мужчинам удавалось дать Фатиме то, чего абсолютно лишили ее родители, стыдившиеся своей дочери, без конца попрекавшие ее уродством и прятавшие девочку от людских глаз.
Из своего заточения маленькая Фатима наблюдала, как ее сверстники бегут в школу, а затем возвращаются в объятия любящих матерей и отцов. Это было для нее ежедневной пыткой.
– Я тогда просто ненавидела себя, – рассказала как-то она Зерунизе, с которой то ссорилась, то мирилась. – Мне только и твердили, что я родилась неполноценной.
И сейчас, когда мать с другого конца города приезжала навестить Фатиму, она каждый раз с гордостью показывала всем фотографию младшей дочери – гламурной девицы с прекрасной фигурой и сверкающим пирсингом в крыле носа.
– Вот эта – хорошая девочка! – хвасталась мать. – Смотрите, какая она красавица.
Зеруниза как-то сказала Абдулу:
– Знаешь, наша одноногая соседка не так уж дурна, как могла бы быть. Она росла в таких условиях, что могла бы ругаться похлеще, чем сейчас, и выделывать еще большие фокусы.
И в то же время госпожа Хусейн считала, что негоже взрослой женщине искать себе оправдания, ссылаясь на тяжелое детство. Сама Зеруниза почти не рассказывала о том, как прошли ее ранние годы в Пакистане, как они голодали и месяцами сидели на одной похлебке из пшеничных отрубей. Так было до самой ее свадьбы, которую родители устроили по сговору с дальними родственниками в Индии.
Немногие женщины в Аннавади могли похвастаться безоблачным детством. Но Фатима считала, что горести ее ранних лет должны компенсироваться большим человеческим счастьем, которого она обязательно добьется в будущем.
Скромно просить милостыню и заискивать у благотворителей, как делали многие инвалиды, она не желала. При этом и вести хозяйство, от которого здоровые и выносливые женщины валились с ног, ей было тяжело. Как сохранить чувство собственного достоинства, когда в сезон дождей приходится таскать на глазах у всех воду, удерживая в руках костыли? Сколько раз бывало: тащишь от колонки шестилитровый баллон с водой, поскользнешься в грязи и упадешь на глазах у всех соседей.
К тому же дочери, за которыми Фатима была не в состоянии угнаться, выводили ее из себя. Вечно они бегают, кричат, требуют чего-то. Рядом с ними она чувствовала себя еще более убогой и потерянной.
Хорошо на душе у нее было только в те часы, когда муж уходил на работу, дети – в школу, и к ней заявлялись ее поклонники. Ей было что предложить им. В эти сладостные мгновения имеющиеся в наличии части тела были намного важнее, чем отсутствующие с рождения.
В июне начинался четырехмесячный сезон дождей, повергавший обитателей Аннавади в уныние. Квартал, огороженный со всех сторон стенами и горами незаконно сваливаемого здесь строителями щебня, наполнялся водой, как большая чаша. В 2005 году ливни в Мумбаи были особенно обильными. Они вызвали наводнение, фактически парализовавшее город. В тот год многие потеряли почти все имущество, в том числе семья Фатимы, Хусейны и другие трущобные жители. Двое обитателей Аннавади тогда утонули. Жертв могло быть и больше, если бы на помощь пострадавшим не пришла строительная бригада из «Интерконтиненталя». Рабочие бросали веревки тем, кого несло бурным потоком, и вытаскивали их из воды.
В 2008-м ливни начались раньше, чем обычно. Целую неделю дождь лил как из ведра. На стройплощадках вокруг Аннавади приостановились все работы, так что поденщикам из трущоб нечем было заработать на хлеб. По стенам хижин поползла черная и зеленая плесень. Содержимое общественных туалетов вымывало на майдан. Ноги всех обитателей квартала заросли грибком. Эти образования торчали из сандалий, как маленькие скульптуры, причиняя мучительную боль, в особенности тем, чьи традиции предписывали носить кольца на большом пальце ноги[54] .
– Я еле хожу, – вздыхала женщина, стоящая под дождем в очереди к колонке. Грибковые отростки на ее ступнях разрослись, как крылья бабочки.
– У моих детей зверский аппетит, и, похоже, запасов риса хватит не более чем на две недели, – сетовала та, что стояла за ней.
Все принялись причитать по поводу вечных проблем, возникающих в сезон дождей.
– Я не хочу сидеть несколько месяцев взаперти один на один со своим мужем! – жаловалась одна.
– Хорошо еще, что ты замужем не за господином Камблом. Этот днем и ночью твердит об операции на сердце.
Впрочем, вскоре обитатели трущоб привыкли к новому ритму жизни, продиктованному сменой сезона. Но тут дожди прекратились. Блеклое солнце показалось из-за туч и светило в течение нескольких дней. Женщины опять заволновались – ясная погода в это время года казалась им неестественной.
Но дети очень обрадовались перерыву в ливнях. Вскоре должны были снова начаться занятия в школе, но сейчас еще можно как следует порезвиться и поиграть, пока стоят солнечные деньки. Мирчи затеял очередную шалость прямо на майдане: он накидывал на флагшток кольца, точнее, рваные велосипедные камеры, добытые у Абдула на складе.
Раул метким движением бросил резиновое кольцо так, что оно наделось на металлический штырь.
– Тебе просто повезло! – сказал Мирчи.
– Как, же повезло, – возмутился Раул. Другие мальчишки поддержали его одобрительными криками. – Смотри, я могу сделать так снова.
Зеруниза вышла из хижины, чтобы посмотреть на их забавы. Она со слезами умиления глядела на своего веселого и неуемного сына. Мирчи будто уже забыл, что не так давно провалил экзамены за девятый класс, чем поверг всю семью в тоску. Ведь мать возлагала на него особые надежды, считая самым способным из всех своих детей. Даже размечталась, что он станет врачом. А тут эта неожиданность – несданные тесты! Это была уже третья серьезная неприятность, постигшая Хусейнов: во- первых, не так давно отца семейства отправили в больницу – ему все тяжелее было дышать. Во-вторых, старшая дочь Кекашан вернулась домой: она сбежала от мужа, с которым прожила всего год.
На самом деле Мирчи пребывал в хорошем расположении духа отчасти из-за возвращения сестры. Все дети Хусейнов обрадовались ей. Во-первых, она готовила и убирала, в то время как Зеруниза целыми днями ухаживала за мужем в больнице. Но дело было не только в этом. Для младших она была как вторая мать, только более организованная и менее измотанная жизненными тяготами.
Однако в глазах у девушки теперь все время стояла печаль. Муж Кекашан приходился ей двоюродным братом. Он был сыном сестры Зерунизы. Матери сговорились о том, что поженят детей, еще когда тем было по два года. Так и получилось. Но недавно молодая жена случайно обнаружила в мобильном телефоне своего супруга откровенные женские фотографии. Девицы были не сильно красивее ее, но эта находка явилась ответом на вопрос, который мучил Кекашан с момента свадьбы: почему ее
