тропиках, и неизвестно, появится ли у меня еще когда-нибудь шанс туда съездить. И самое главное – я буду вместе с Рюичиро! Разве этого недостаточно, чтобы захотеть поехать куда угодно? Плевать на всех его друзей, плевать на хозяина. Надо брать отпуск и ехать. В конце концов, это моя единственная жизнь, другой не будет.

И я вдруг поняла, что с нетерпением жду этой поездки. Пришла пора окунуться в любовь.

– Меня тут приглашают прокатиться на Сайпан. – сказала я маме. – Ничего, если я съезжу? Вы без меня справитесь?

– Конечно справимся. А с кем ты едешь?

– С Рюичиро.

– У меня будет только одна просьба – постарайся не сразу покончить с собой, – она засмеялась.

С братом я тоже поговорила.

– Ёшио, я еду на Сайпан с Рюичиро. Хочешь поехать с нами?

– Ну… я бы, конечно, с радостью поехал, но… – Он помолчал. – Кажется, мне лучше еще немного походить в школу.

– Ну смотри. Если передумаешь, всегда можешь нам позвонить.

– Я не умею звонить за границу.

– Это просто. Сейчас я тебе все напишу. Английский для этого знать не надо. – Я написала на листке бумаги набор необходимых кодов.

Он взял листок у меня из рук, просмотрел его наискосок и вдруг спросил:

– Саку, тебе Рюичиро по-настоящему нравится или это у вас так – ничего серьезного?

Опять вопрос на засыпку…

– А почему ты спрашиваешь?

– Ну… мама, когда влюбляется, она каждый 'вечер куда-нибудь ходит. А ты всегда дома.

– Наверное, это потому, что я не умею влюбляться.

– Значит, это судьба?

– Ну… В каком-то смысле, наверное, судьба. Нам с Рюичиро никак не убежать друг от друга. Вот и получается, что выбора как бы нет.

– Ха! Я как раз то же самое хотел сказать, – радостно сообщил брат. – У вас просто нет выбора.

Я смотрела на него и не могла понять – он говорит это, потому что ревнует или потому что предвидит наше с Рюичиро будущее.

Я чувствовала, что моя любовь – это что-то столь же невероятное и ослепительное, как та летающая тарелка, которую мы с братом видели в синтоистском храме. Для того чтобы изменить будущее, для того чтобы у нас появился выбор, нам с Рюичиро надо во что бы то ни стало держаться друг друга. Не важно, что будет потом, но сейчас мы должны крепко взяться за руки и совершить прыжок – иначе потеряемся в водовороте стремительно меняющейся жизни.

Это похоже на какой-нибудь изыск типа «механизма автоматического открывания дверей». Такого рода изобретения иногда показывают по телевизору в передачах для буйных изобретателей: бильярдный шар катится по трубе и падает в ведро с водой, вытесненная шаром вода выплескивается наружу и течет на мельницу, мельница крутится, срабатывает включатель, вслед за ним еще один, и наконец после многошаговой цепочки бессмысленных на первый взгляд действий цель достигнута – нам показывают открывающуюся дверь.

Ветер подул в нужную сторону, и изобретатель вдруг стал миллионером.

Разбогател, что называется, на соломе.

Повезло. Бывает и такое.

… Человек, зависящий от другого человека, бессилен. Но на самом-то деле это кажущееся бессилие. Он может все.

Он черпает силу из бессилия, он играет и в процессе игры совершает прыжок за прыжком. Здесь можно ошибиться и тем не менее уцелеть. Но сирена внутри тебя не выключается ни на миг. Загораются лампочки: «Неверно!», «Сейчас!», «Не так!». Противиться этим сигналам невозможно, и ты раз за разом прыгаешь в никуда…

Рюичиро, как и обещал, пришел тем вечером в «Берриз» и привел с собой Кодзуми, который настолько не соответствовал моим представлениям о «смуглых парнях, живущих на пляже», насколько это вообще было возможно. Никакого загара не наблюдалось. Его матово – белая кожа была начисто лишена пигментов. Светлые, почти прозрачные глаза, льняные волосы.

Кодзуми оказался альбиносом.

«Вот это да!» – подумала я, пока Рюичиро представлял нас друг другу.

– Приятно познакомиться, – белокожий Кодзуми улыбнулся от уха до уха. Пусть южного загара он так и не приобрел, но южная улыбка была при нем.

В тот вечер посетителей в баре не было.

– Так ты в Японии?! – Хозяин страшно удивился, увидев Рюичиро, и тут же принялся его о чем-то расспрашивать.

Теперь мы с Кодзуми были предоставлены самим себе. В полусумраке бара он казался гипсовой статуей.