Улица стала похожа на восточный базар.

На холодном вечернем небе поблескивали первые золотые звездочки.

Справа и слева вдоль улицы хлопали на ветру красно – белые рекламные флаги с надписями вроде «продаем дешево».

В течение следующих десяти минут – всю дорогу до автобусной остановки – я думала о детях. О том, как их рожают и воспитывают. Я думала о маме, у которой от двух мужей осталось двое детей с огромной разницей в возрасте, и о том, что мама в последнее время очень волнуется за брата.

Она сильно изменилась.

Но когда? И как? Этого я не помнила. Не могла вспомнить.

Думаю о маме, обрывки воспоминаний мелькают перед глазами:

мамины розовые соски,

белый воротничок расстегнут,

и видна золотая цепочка,

вижу маму со спины – она стоит у зеркала

и выщипывает брови.

Все. Больше ничего.

Взгляд не мужчины и не женщины – взгляд ребенка, восхищенно взирающего на мать снизу вверх.

Я иду по золотым, сияющим улицам своего города, и мне трудно сказать, что я чувствую. Любовь? Досаду? Сострадание? А может быть, это протест?

Но я знаю одно: то, что я сейчас ощущаю, – совершенно замечательное чувство.

Оно сродни ностальгии… И вечернее освещение к нему удивительно подходит.

Когда поздно ночью я вернулась домой после работы, на столе меня ждала записка от мамы.

Дорогая Сакуми! Спасибо, что сходила с Ёшио в ресторан окономи-яки. После ресторана он сразу же вернулся домой. Завтра меня вызывают (в школу, разумеется), поэтому ложусь спать, тебя не дождавшись. Спокойной ночи.

Спасибо и спокойной ночи – это каждый может написать, но вот скобки – это уже индивидуальный стиль. Мамин стиль.

Уже после того, как мама ушла, внизу зазвонил телефон. Я проснулась, но решила не вставать – пусть ответят те, кто уже на ногах. Однако телефон продолжал надрываться, а никто не подходил. «А кому подходить – то?» – сообразила я. Джюнко на работе, Микико в университете, Ёшио в школе, а мама только что ушла. Кроме меня дома никого нет.

Пришлось вставать и бежать по лестнице вниз, к телефону.

– Алло? – услышала я в трубке незнакомый женский голос. – Алло, Юкико дома?

Юкико – так зовут мою маму.

– Она только что ушла. Извините, а с кем я говорю? Что ей передать?

– Мы с Юкико почти не знакомы… Откровенно говоря, она меня даже в лицо не знает. Ох, извините, забыла представиться: моя фамилия Сасаки. Я просто слышала от общих знакомых, что ее мальчик… ну, в общем, что у него проблемы в школе. А у меня как раз есть один знакомый, прекрасный врач, и я бы могла дать Юкико его номер… Собственно, я поэтому и позвонила…

– Я понимаю. Хорошо. Я ей передам, – перебила я, потому что мне надоело слушать эту тягомотину.

Женщина на том конце провода почувствовала мое недовольство и со словами «заранее спасибо» повесила трубку.

«Ну и ну, – подумала я. – Каких только людей нет на белом свете».

Я вовсе не думаю, что живу правильной жизнью.

У меня и память барахлит после того, как я головой стукнулась, и в семье все сикось-накось, и других проблем хоть отбавляй. Сплошные волнения.

Довольно часто я задумываюсь над так называемым «смыслом жизни». Зачем я живу? Причем у меня нет ни малейшего желания разговаривать об этом с кем бы то ни было. Но странное дело, как бы я ни старалась хранить свои мысли в секрете, в конце концов, все равно пробалтываюсь. Почему-то всегда кажется, что главное выговориться, а понимают тебя или нет – не принципиально. Но на самом деле в этом-то и заключается главная ошибка. Ты проговариваешь впустую самое важное, и оно теряет всякий смысл. Одна за другой твои сокровенные мысли обесцениваются и, обесценившись, исчезают. Остаются только контуры, пустые клетки… Не понимаю, почему люди успокаиваются, лишь растеряв все свои мысли?

Была у меня одна подружка, которая жила еще неправильней, чем я. Не знаю, что с ней сейчас, кажется, она уехала за границу, и там ее след затерялся. Она была человеком сильным и веселым. Выжить могла в любых условиях. Так что, наверное, с ней и теперь все в полном порядке – живет себе где-нибудь, и все ее любят, как любили мы.

У этой моей подружки была одна странность. Ее глаза всегда сияли, если не сказать – сверкали, почти как лазерные лучи.

И еще у нее были две мамы.

От этого ли или просто в силу своего слишком уж необычного характера она, будучи девочкой веселой и приветливой, плохо уживалась в системе обязательного школьного образования и периодически