какие можно было принять с пользой для души и тела, что сколько ни созерцай любой абзац газетного текста, ты не прочтешь ни строчки, не говоря уже о применении на практике новейшего, совершившего революцию в области стрижки кустарников метода, который в этой газете описан. И сколько ни гляди на циферблат, неумолимые стрелки вскоре передвинутся на четыре — час, когда начинается долгое, мутное и, что греха таить, безумное чаепитие души.

Итак, Охмешконасыпатель пресытился жизнью. Довольные улыбки, которыми он обычно озарял чужие похороны, стали какими–то натянутыми. В нем зрела ненависть к Вселенной в целом и каждому из ее обитателей в частности.

Вот тогда–то он и набрел на свою цель жизни, дело, которое не позволит ему впасть в спячку никогда–никогда (так ему, во всяком случае, казалось). А придумал он вот что.

Он решил оскорбить Вселенную.

То есть он решил оскорбить всех ее обитателей. Строго индивидуально, лицом к лицу, одного за другим и (тут он с особым сладострастием скрипнул зубами) в алфавитном порядке.

Когда его знакомые (даже у таких типов бывают знакомые) намекали, что план не только этически неприемлем, но и неосуществим — поскольку все время кто–то умирает, а кто–то рождается, Охмешконасыпатель просто вперял в оппонента свой стальной взгляд и бурчал: «Что, и помечтать нельзя?“

Итак, он взялся за дело. Он обзавелся звездолетом, построенным на века, и бортовым компьютером, который умело управлялся со всей информацией о местоположении всех обитателей Вселенной, а также рассчитывал самые замысловатые маршруты полета.

Корабль пересекал орбиты планет Солнечной системы, намереваясь совершить пертурбационный маневр вокруг Солнца и, разогнавшись, выскочить в большой космос.

— Компьютер, — окликнул Охмешконасыпатель.

— Слушаю, — пропищал компьютер.

— Куда теперь?

— Вычисляю.

Охмешконасыпатель покосился на невероятную алмазную россыпь космической ночи. Биллионы крошечных миров–кристаллов огненной пылью припорошили тьму–бесконечность. И каждый, любой из них, встретится ему на пути. И на большей части из них он побывал уже миллионы раз.

На миг он вообразил свой маршрут в виде ломаной линии, связывающей все небесные огоньки, как на детских «загадочных картинках“ с пронумерованными точками. И понадеялся, что с какой–нибудь туристической смотровой вышки Вселенной эта ломаная покажется каким–нибудь вопиюще неприличным словом.

Компьютер безголосо пискнул в знак окончания вычислений.

— Фольфанга, — сообщил он и снова пискнул. — Четвертая планета системы Фольфанга, — продолжил он. И пискнул. — Ожидаемое время в пути — три недели, — продолжил он. И пискнул. — Искомый субъект — некрупный слизняк, — пискнул он, — из рода А–Рт–Ур–Еа–Ипдену. — Полагаю, — добавил он, сделав передышку на писк, — что вы решили обозвать его безмозглой задницей.

Охмешконасыпатель только хмыкнул. И перевел взгляд на чудо творения за иллюминатором.

— Пойду–ка вздремну, — проговорил он. Потом спросил: — Какие зоны вещания попадутся нам в ближайшие часы?

Компьютер пискнул.

— Космовидеотон, Мыслекинозал, Надомный Думатель, — известил он и пискнул.

— Нет ли фильмов, которых я не видел уже тридцать тысяч раз?

— Нет.

— Гм.

— Разве что «Психоз в космосе“. Вы видели этот фильм всего лишь тридцать три тысячи пятьсот семнадцать раз.

— Разбудишь ко второй серии.

Компьютер пискнул.

— Приятных сновидений, — сказал он.

Звездолет несся сквозь ночь.

Тем временем на Земле под аккомпанемент дождя тянулся один из самых кошмарных вечеров в жизни Артура Дента. Он сидел в своей пещере, составлял каталог возможных отповедей наглому инопланетянину и давил мух — для них этот вечер тоже оказался кошмарным.

На следующий день Артур сшил себе сумку из кроличьей шкурки — под всякие полезные вещи.

2

С того дня прошло уже два года. Сегодняшнее утро выдалось благоуханным и ясным — в чем лично удостоверился Артур Дент, выйдя из пещеры, которую именовал домом (за неимением как более подходящего названия для нее, так и более подходящей для этого названия пещеры).

Хотя в горле у него привычно саднило от традиционного утреннего душераздирающего вопля, он внезапно пришел в великолепное расположение духа. Поплотнее запахнувшись в свой обтрепанный халат, он приветствовал доброе утро широкой улыбкой.

Воздух был прозрачен и душист. Ветерок осторожно ворошил высокую траву вокруг пещеры, птицы чирикали друг с дружкой, бабочки изящно порхали туда–сюда, и вообще вся природа из кожи вон лезла, стараясь произвести благоприятное впечатление.

Однако Артура воскресили не эти пасторальные радости. Ему только что пришел в голову великолепный способ победить ужас одиночества, кошмары, комплекс неполноценности из–за провала всех сельскохозяйственных начинаний и патологического отсутствия всякой будущности для него на доисторической Земле. Короче говоря, он вознамерился сойти с ума.

Еще раз широко улыбнувшись, он откусил кусочек от кроличьей ноги — остатка вчерашнего ужина. Блаженно разжевав мясо, он решил официально оповестить мир о своем решении.

Артур приосанился, взглянул миру прямо в поля и леса. Для вящей торжественности воткнул кроличью косточку себе в бороду. Широко развел руки.

— Я сойду с ума! — возгласил он.

— Недурная мысль, — заметил Форд Префект, соскальзывая с валуна, на котором сидел.

Мозг Артура совершил сальто–мортале внутри черепной коробки. Его челюсти начали делать отжимания.

— Я тут тоже спрыгнул с ума на время, — заявил Форд. — Пользительное занятие.

Глаза Артура пошли колесом.

— Знаешь, — сказал Форд, — я…

— Где ты шатался? — прервал его Артур, чья голова все–таки покончила с физкультурной разминкой.

— Нынче тут, завтра там и кое–где еще, — сообщил Форд. И ухмыльнулся с хорошо рассчитанной издевкой. — Я тут временно спустил свой разум с цепи, предполагая, что, если я миру дико понадоблюсь, он призовет меня обратно. Так и вышло.

Форд вытащил из своей жутко обтрепавшейся и донельзя замызганной сумки субэфирный чуткомат.

— По крайней мере мне так кажется. Эта штука недавно проснулась. — Форд встряхнул прибор. — Если тревога ложная, я сойду с ума, — добавил он, — еще разок.

Мотнув головой, Артур сел на землю и поглядел на Форда снизу вверх.

— Я думал, ты умер… — вырвалось у него.

— Одно время я так тоже думал, — подхватил Форд, — а потом на пару недель решил, что я — лимон. Ужасно повеселился — все две недели только и знал, что бултыхался в джин» с тоником.

Артур откашлялся. А потом откашлялся еще раз.

— Где же ты…

— Отыскал джин с тоником? — радостно продолжил за него Форд. — Я отыскал озерцо, которое думало, что оно джин с тоником, и стал в нем бултыхаться. По крайней мере я думаю, что оно думало, что оно джин с тоником… Есть вероятность, — добавил он с ухмылкой, от которой самые хладнокровные люди с