молчаливое дыхание может разрушить эту маленькую идиллию. Сейчас здесь не было ничего, кроме ощущения драгоценности момента. Вскоре все это кончится. Поблекнет и исчезнет, и каждая из нас пойдет своей дорогой. И снова и снова эта уверенность с грохотом обрушивалась на нас.

– Интересно, как он сейчас, в такую грозу?

В свете молний профиль Хару казался миниатюрным и красивым.

– Да, несомненно, сегодня сильная гроза.

Мне хотелось просто посидеть тихонько. Вдвоем, молча и спокойно.

– Как ты думаешь, а он хоть зонтик-то взял?

– В такую погоду зонтик не поможет. Тебя ударит молнией.

– Это ему подошло бы? Ну, такая смерть?

– Хотелось бы, чтоб он поторопился и пришел домой.

– Ага.

Мы сидели рядышком и разговаривали, прислонившись к стене и обняв колени. Это был единственный раз, когда я разговаривала с Хару вот так – раньше такого никогда не было и больше не будет. Шум дождя ни на минуту не переставал мешать нашим мыслям. Казалось, что все время, пока мы находились в этой комнате, мы были друзьями, и были так же близки, как сейчас. Словно все время мы только притворялись, что недолюбливаем друг друга.

– Такое впечатление, что началось наводнение.

– Ага, уже давно такого ливня не было.

– Интересно, где он может быть?

– Пусть где угодно, лишь бы в безопасности.

– Не волнуйся, с ним все будет в порядке.

– Да, скорее всего.

Хару обнимала колени, положив на них свой узкий подбородок.

Она кивнула уверенно и изящно.

Уже почти рассвело, когда мы с Мидзуо покинули заведение Танаки.

По дороге я спросила его:

– А как долго я на самом деле пробыла без сознания?

– Около двух часов. Мы пили и ждали, и я так напился!

Голос Мидзуо эхом раздавался в пустынном переулке.

– Да? Так долго?

Я пробыла с Хару всего несколько минут, поэтому удивилась, услышав его ответ. Но все равно настроение было хорошее, и я расслабилась. Луна и звезды светили невероятно ярко, настолько ослепительно, что казалось, кто-то вымыл их, и у меня было чувство, что я не видела их такими много лет. Из-за этого мне было радостно просто идти, и ноги сами по себе ускоряли ход. Хару, ангельское пение, медиум-коротышка, Хару…

– Ну и здорово, раз тебе лучше, – вдруг сказал Мидзуо и обнял меня за плечи. – А теперь перестань об этом думать.

Я молча кивнула.

Неужели я каждую ночь напивалась?

Хару всегда была где-то рядом?

А та прекрасная песня была ее попыткой позвать меня?

Куда я только что отправилась, пока была в этом кафе?

Кто этот коротышка? Почему он способен на такие вещи?

Это действительно была Хару? Хотя она и умерла?

Или это был лишь спектакль одного актера, сыгранный в моей душе?

А потом Хару ушла со сцены, а я осталась в одиночестве.

Но назойливее всех этих загадок был тихий ветерок, скользивший по моему телу и сквозь него, очищающий меня.

– У меня такое ощущение, что с завтрашнего дня я перестану столько пить. Интересно, уж не специально ли я это делала? Не знаю… мне и впрямь кажется, что я смогу остановиться.

– Я уверен, ты уже дошла до этой стадии, – улыбнулся Мидзуо.

Неужели для него все происходящее – это лишь «стадия»? То, что творится у меня в душе, то, что он со мной?

Неужели он так нежен лишь потому, что слишком холоден?

Я не имею представления, что произойдет, но если я буду любить его больше, чем сейчас, то, наверное, стану совершенно прозрачной.