— Нет. По средам с двенадцати совещание у генерального. Иногда оно быстро заканчивается, а иногда может затянуться. Сегодня еще повезло.

— Да? Вы меня простите, но я вас просто не понимаю. Что, неужели нельзя отпроситься? Ведь вашему ребенку не каждый день делают пусть небольшую, но все же операцию…

Хоп. Она выпрямилась. Мадонна пропала. На мужчину смотрела решительная женщина, опасная блондинка, которую все порядком достали.

— Конечно, вы меня не понимаете. И почему-то при этом судите… Если бы мне не нужны были деньги, я бы с удовольствием сидела дома, и встречала бы Настю из школы, и все такое. Но ее папа считает алименты пережитком — да и черт с ним, зато ничем не обязана… Я работаю полный день, иногда больше, и помочь мне некому. Раньше с Настей возилась бабушка, но она умерла в начале года.

Она прижала пальцы к дрогнувшим губам, и он испугался, что женщина расплачется. Но нет, она только глубоко вздохнула и продолжала говорить; Марк даже не понял — то ли с ним, то ли просто потому, что душа переполнилась печалью.

— Знаете, мы не очень ладили. Она считала, что нельзя было уходить от мужа, что надо терпеть, лишь бы мужчина был рядом. Но я не смогла. Ну и вообще мы часто ссорились: я не так готовила, не так одевала ребенка — обычный в общем-то конфликт поколений. И так все это раздражало… А потом она умерла, и я вдруг поняла: все, я больше не дочка. Понимаете? Сначала ты чья-то дочь и даже внучка. Если повезло, то даже во взрослом возрасте можно сохранить этот кусочек детства… пока живы бабушка, или дедушка… или мама. Только они будут ворчать, и варить кашу, как ты любишь, и помнить, какой ты была в детстве. И беречь школьные дневники.

Слезы все-таки потекли из ее широко распахнутых глаз. Марк сидел молча.

— А потом ты остаешься одна и только тогда понимаешь, что это навсегда. И так страшно… — Лана вытерла ладошкой щеки, шмыгнула носом и вспомнила о присутствии мужчины. — Я не о том хотела сказать. Я юрисконсульт в солидной охранной фирме и получаю очень приличные деньги. Но до смерти боюсь потерять эту работу, потому что мне надо содержать ребенка… — Она помолчала. — Это только сказать легко «отпроситься». Вы просто не сталкивались с этими людьми. В основном они бывшие военные. Женщину как делового человека они воспринимают с большим трудом. Мне приходится работать очень много и быть очень осторожной. Для шефа женщина-юрист — это причуда… вроде говорящего попугая и аквариума с пираньями в холле. Ну, еще у меня, честно сказать, есть связи — многие мои однокурсники сейчас хорошо устроены и при чинах. И все же… Если я буду вести себя как обычная женщина на предприятии — отпрашиваться пораньше, бегать по магазинам в перерыве, — он тут же меня уволит.

Она умолкла. Марк не знал, что сказать. Лана смотрела на него серыми глазами, в которых стояли слезы, и он чувствовал себя негодяем.

Открыл было рот, но тут на пороге операционной показалась Настя, и Лана забыла о стоматологе и о своем генеральном, наверное, тоже. Марк потихоньку ушел.

Да, а интересная, должно быть, жизнь. Значит, пираньи и женщина-юрисконсульт как представители экзотики. Хотел бы он посмотреть на этого генерального.

В следующий раз он увидел Лану через несколько недель. Стояла не то что теплая, а просто неприлично жаркая погода. Народ, очумевший от скоростного таяния снега, а затем стремительного появления зеленых листочков и полураздетых девушек, лечиться шел вяло. К тому же, хотя на улице было плюс двадцать два, топили вовсю. На днях Марк даже позвонил в ДЭЗ. «Слушайте, — сказал он, — ну ведь если вы выключите отопление, то вам же лучше будет. Сэкономите топливо, или мощности, или чего у вас там…» — «Ага, — злорадно сказали ему, — а вот как заморозки ударят, вы все побежите жаловаться, что холодно. Тогда что?» — «Тогда включите», — как ему казалось, вполне резонно заметил доктор. «Еще чего, — окончательно рассердилась тетенька из ДЭЗа, — тогда уже включить ничего нельзя будет. Все, тю- тю, до осени. Так что грейтесь пока».

Марк сидел, пил воду со льдом и грустно размышлял, почему, ну почему отключить отопление в Москве на месяц раньше срока так же трудно, как выключить на месяцок какую-нибудь АЭС.

Жизнь в нашем любимом Отечестве вообще страдает отсутствием логики. Затаривался неделю назад на рынке. Мясо подорожало. «Почему?» — спрашивает. «Как почему, — удивляется дедок за прилавком, — да ведь доллар-то как вырос». Мясо смоленское. При чем тут доллар, интересно.

Сегодня утром Марк пошел купить тете Рае вкусненького. (Тетушка позвонила — жара, лифт не работает, гипертония замучила, — и вот он уже спешит на помощь.) Мясо опять подорожало, хотя доллар, прошу заметить, стоит на том же месте. В общем, чудны дела Твои, Господи.

Размышляя о странностях жизни, он чуть не наступил на Анастасию. Девица, одетая в шортики и несерьезную маечку на бретельках-веревочках, сидела на ступеньках подъезда.

— Привет. — Она радостно заулыбалась. Зуба по-прежнему видно не было, зато имели место быть тонкие металлические дужки-пластинки. Не сильно приятная вещь, но необходимая, чтобы удержать и расширить место для отсутствующего зуба. Куда-то ведь ему надо расти.

— Встань немедленно с камня, — сказал Марк.

— Да? (Ведь дразнится, хулиганка малолетняя.) А вы к тете Рае?

Она послушно поднялась и теперь стояла на ступеньках — лицо почти напротив. На носу при ближайшем рассмотрении обнаружились веснушки. В белокурых волосах (будет натуральная пепельная блондинка — держитесь, мужики) поблескивали заколочки со стразами.

— К тете. А где твой телохранитель? В кустах?

— Нет. Он же с работы. А сегодня мама не работает.

— И сегодня за тобой никто не смотрит?

— Слушайте, почему вы так уверены, что я не в состоянии позаботиться о собственном ребенке?

Лана стояла рядом. Джинсы по щиколотку, расшитые внизу веселеньким узорчиком, кофточка выглядит так, словно сильно села после стирки. И теперь она в обтяжечку совсем-совсем, да еще пуговицы внизу отсутствуют. «Или у меня солнечный удар, или у нее колечко в пупочке?» Марк старался не пялиться, но взгляд неудержимо стремился именно туда.

— Э-э, да я, собственно, ничего похожего не говорил.

— Нет говорили.

Серые глаза сердитые! Но вообще она решительно похорошела. И выглядит совсем девочкой — волосы в хвостик, никакой косметики.

— Да? Вы меня не так поняли.

— Да? (Черт, и эта дразнится.) Надеюсь. А теперь скажите мне: вы к тете Рае?

— Да.

— Ну так и идите.

Мегера. Лифт опять не работал. Доктор влез на шестой этаж. Тетушка уже стояла у двери.

— Марк, мой мальчик! Что бы я без тебя делала? — Тетушка любит патетику. Потом она заглянула в сумку, которую он водрузил на стол в кухне, и жизнерадостно добавила: — Может, я похудела бы.

Через некоторое время, поставив рыбу в духовку, доктор смешал кампари с грейпфрутовым соком, высыпал в высокие стаканы побольше льда — кубики так приятно звенят друг о друга и о стекло — и сел в глубокое кресло в гостиной, наконец-то вытянув ноги. Тетя Рая сначала поучала работающего в поте лица Марка, что он должен был бы сделать с той несчастной кефалью, если бы и впрямь умел готовить. Сама она при этом не проявила ни малейшего энтузиазма поучаствовать в процессе. Теперь тетушка пристроилась напротив и принялась снабжать его информацией — совершенно ненужной, между прочим, — о личной жизни Светланы. Вернее, об отсутствии таковой.

— И вот она работает и работает. Ты не поверишь, девочку из школы иногда забирает телохранитель — этот жлоб здоровый, Иван кажется. Ужасно невоспитанный — ни тебе здрасте, ни тебе до свиданья. Я уж ей говорю: давай, пусть девочка приходит ко мне — все веселее, чем одной дома сидеть. Я и покормлю. Так