— Воистину, как сказано в Писании, состав сочинения приятно занимает слух читателя при соразмерности. Но я поражен: ваши познания в языках не уступают вашей красоте.

— Ваше Святейшество, одно не исключает другого, хотя и было сказано когда-то: «Уши людей недоверчивее, чем их глаза».

— Геродот! — воскликнул Николай, хлопая в ладоши. — О, так вы еще и сведущи в науках. Тем лучше, я чрезвычайно ценю ученость. Как вы, несомненно, читали, существует только одно благо — знание, и лишь одно зло — невежество.

— Сократ именно так и считал, — согласилась София, и Папа посмотрел на нее с удовольствием и приязнью. — Но ученость сама по себе — скверный учитель. Разве не писал Гераклит: «Многознание уму не учит»?

— В самом деле. Вы могли бы добавить еще, что недостаточно обладать мудростью, нужно уметь пользоваться ею. — Николай взглянул вопросительно.

— Да, так считал Цицерон.

— Царевна София, ваша образованность превыше всяких похвал. Мне нужно представить вас одному из ученейших ваших соотечественников, оказавшему мне высокую честь поселиться при моем дворе: кардиналу Виссариону. Он — воистину разумный муж, многому меня научивший.

— Я с великой радостью встречусь с ним, — ответила София. В самом деле, встреча окажется очень полезной, в особенности если Виссарион в доверии у Папы. — Но мне не верится, что он сумел многому научить Ваше Святейшество.

Папа улыбнулся.

— Эти слова мне льстят. Но гордыня — мать всех грехов, и, справедливости ради, я вынужден не согласиться.

Папа взял письмо от Синаксиса, рассеянно постучал им о подлокотник трона.

— Царевна София, благородный Леонтарсис, я всецело принимаю дружбу императора греков и рад видеть вас здесь. Сегодня вечером мы можем разделить скромную трапезу и заодно обсудить письмо Синаксиса. А пока прошу извинить, меня призывают дела.

Папа встал и в благоговейной тишине удалился. Но едва за ним затворилась дверь, зал загудел: придворные и клирики немедля принялись обсуждать политику и сплетничать. Леонтарсис же устремился к ночному горшку в углу, облегчиться.

Думаю, все прошло неплохо, — поделилась размышлениями София со старым послом, когда тот вернулся. — Папа настроен благожелательно.

Леонтарсис лишь буркнул неразборчиво, соглашаясь. Теперь его мыслями завладел предстоявший ужин — ведь придется отдуваться за все, написанное Синаксисом. Софии оставалось только надеяться, что старик не сморозит глупости. Константин велел ему не поддерживать никакое папское предложение унии, если Папа не согласится со всеми требованиями Синаксиса. Николай вряд ли хорошо отнесется к подобному заносчивому упрямству, а Леонтарсис не умеет смягчать неприятную беседу вежливостью. Лучше было бы, если бы Леонтарсис вообще не пошел на ужин.

— Леонтарсис, мне кажется, вы не слишком хорошо себя чувствуете, — заметила София.

— Сейчас уже лучше, — кисло ответил старик.

— Рада слышать. Ведь если вам станет хуже перед вечерней трапезой, то вы не сможете на ней присутствовать и не обсудите с Папой письмо Синаксиса. Вам придется отложить встречу с ним на несколько дней — а значит, у Папы будет больше времени обдумать содержание письма и спокойнее к нему отнестись.

— Мне? Станет хуже? — В лице старика читалось отчетливое облегчение. — Да, я себя неважно чувствую. Должно быть, еще сказываются последствия морской болезни. Не окажете ли мне честь представлять меня сегодня за папским столом, не передадите ли мои извинения?

— Конечно же передам, — ответила София.

Итак, одной проблемой меньше. Но остается само письмо. Как же дать Папе понять, что оно было единственным способом уговорить Синаксис вести дела с Римом? Возможно, кардинал Виссарион смог бы помочь… Действительно, скорее всего, он — единственная надежда.

Через час с небольшим София вошла вслед за молодым клириком в кабинет Виссариона — квадратную комнату, занимавшую один из верхних этажей южной башни папского дворца. Комнату заполняли книги: они забили полки сверху донизу, лежали грудами на полу. Посреди книжного моря возвышался стол, за ним восседал кардинал, благообразный, пожилой и солидный, смотревшийся до крайности странно в захламленном, неухоженном помещении. Безукоризненно элегантные красные одежды, седые волосы острижены кружком, поверх — опять же красная кардинальская шапочка. Аккуратная седая бородка. Виссарион оторвал взгляд от лежавшего на столе манускрипта, посмотрел на вошедших с приязнью.

— Царевна София, добро пожаловать! — Спокойный, сильный, уверенный голос. — Я слышал о вас много замечательного.

София сделала реверанс.

— Ваше преосвященство, благодарю, что смогли пойти навстречу столь срочной моей просьбе и уделили мне время. Для меня это огромная честь.

— Пожалуйста, зовите меня просто Виссарион. «Ваше преосвященство» — слишком громкий титул для усталого старика. — Виссарион улыбнулся. — Кажется, вас привело ко мне вовсе не желание приобщиться учености. Несомненно, вы намерены обсудить унию и помощь Константинополю. Вам, конечно, известно, что Папа рад сделать все от него зависящее, но при условии должным образом соблюденной унии церквей. Вынужден предупредить, что письмо Синаксиса отнюдь не способствует успеху вашего дела.

— Значит, вы его прочитали.

— Да. Папа призвал меня, как только покинул зал аудиенций. Его Святейшество письмо возмутило. Он твердо придерживается своих принципов и никогда не согласится стать вровень с другим, принять унию, где он не был бы единственным и абсолютным главой церкви.

— И что же вы думаете по этому поводу?

— Разве важно, что думает такой старый глупец, как я?

София подумала, Виссарион лукавит. Он единственный обладал достаточным влиянием на Папу, чтобы убедить того помочь Константинополю. Помолчав немного, кардинал продолжил:

— Я искренне верю, что уния хороша и для веры, и для империи. Именно поэтому я кардинал. Я также верю, что Константинополю необходимо помочь. В конце концов, от Константинополя недалеко до Вены, а от Вены — до Рима. Если бы мы смогли помочь Константинополю без унии, я бы не стал на ней настаивать. Но без нее не обойтись, и я понимаю нежелание Папы пренебречь ею. Николая больше заботит церковь, чем Константинополь. Если его убедить, что уния на самом деле возможна и реальна, он захочет помочь. Но боюсь, что после этого письма от Синаксиса убедить его будет очень трудно.

— Но все же возможно?

— Дитя мое, все возможно с Божьей помощью. Но Господу придется сотворить чудо, чтобы изменить мнение Папы. И я отнюдь не уверен, что Его Святейшество ошибается. Мои друзья-епископы изгнали меня из Константинополя за поддержку унии, и гляньте, что они же сотворили с бедным патриархом Маммой. Думаю, что, покуда такие люди находятся во главе православной церкви, уния невозможна.

— С этим я согласна. Но если этих людей лишить власти, что тогда? Мы ведь можем разрушить Синаксис.

— Продолжайте, царевна, я весь внимание.

— Дайте Синаксису желаемое — и этим погубите его.

Виссарион нахмурился.

— Не уверен, что понимаю вас.

— Епископы Синаксиса черпают силу и влияние из противопоставления себя унии. Если согласиться с ними в малом, они будут вынуждены принять унию. А как только это произойдет, они утратят всякое влияние в народе.

— Но дело едва ли обойдется согласием в малом. Вы предлагаете Папе смириться с равенством всех