Фрегозо и он увидел, как выходит София, ослепительно прекрасная в зеленом плаще, длинном платье для верховой езды и высоких сапогах, ком подобрался к горлу. Лонго спешился и протянул царевне руку, предлагая сесть в карету, но София лишь рассмеялась.

— Я поеду верхом. Я так и не видела города.

С этими словами она уселась на лошадь, приготовленную для свиты греческого посла. Леонтарсис же, ворчливо жаловавшийся на боли в костях от сырого холода, охотно занял место Софии в карете.

Пока ехали в порт, из-за холмов за спиной взошло солнце, разогнало туман и согрело воздух. София спрашивала о названиях домов и площадей, улыбалась, смеялась. Она выглядела куда живее, чем прошлой ночью, в седле держалась с легкостью и изяществом. Ее живое настроение разогнало уныние Лонго, он вскоре тоже начал улыбаться, и ком в желудке подтаял. К тому времени, когда они прибыли к причалам и погрузили багаж на «Ла Фортуну», холодные предутренние сумерки окончательно превратились в чудесное зимнее утро. Лонго отдал приказал отчалить, оставил у руля доверенного матроса, а сам прошел на бак, где стояли у борта Джулия, София и Леонтарсис. Попутный ветер ходко гнал по заливу корабль, уверенно рассекавший невысокие крутые волны.

— С таким ветром плавание будет скорым, — пояснил Лонго спутникам. — Мы пойдем вдоль генуэзского берега, минуем флорентийскую реку Арно и достигнем Корсики еще до заката. Остановимся в доме моей семьи в Бастии, а утром отправимся в Остию. Будете в Риме завтра к вечеру.

— Никогда не слыхала о Бастии, — призналась София. — Какая она?

— Маленький город на крутом, скалистом берегу Корсики. Островом управляет группа генуэзских купцов — маона. Все сильнейшие генуэзские роды представлены в ней. Корсика принадлежит Генуе уже двести лет, но на первый взгляд того и не скажешь. Корсиканцы по-прежнему горят желанием сбросить нашу власть.

— Мой отец говорит, что корсиканцы подобны диким зверям. Чтобы от них была хоть какая-то польза, их надо сперва приручить, — с отвращением выговорила Джулия, чье лицо уже начало приобретать зеленоватый оттенок.

— Я уверена, что он бы говорил по-другому, владей кто-то его страной, — заметила София. — Я восхищаюсь корсиканцами. Нужна отчаянная храбрость, чтобы сражаться без всякой надежды на победу.

— Или отчаянная глупость, — добавил Леонтарсис. — Иногда мне думается, что в этом посольстве мы просто выставляем себя глупцами.

— Не совсем так, благородный Леонтарсис, — сказал Лонго. — Глупец воюет, не имея и шанса на победу. Храбрец же воюет, когда нет иного выбора. Глупцы те, кто не пришел вам на помощь. Что же касается корсиканцев, лишь время рассудит, глупцы они или нет. Я не виню их за желание быть свободными.

— Синьоры, я не хотела вас оскорбить, — выдавила Джулия, краснея. — Я так мало знаю о политике, я… простите, мой господин…

Она поклонилась, прикрыла рот ладонью и, сопровождаемая служанкой, заспешила в свою каюту.

— Я тоже должен покинуть вас, — признался Леонтарсис. — Здешний ветер не слишком-то полезен моему здоровью.

И он поспешил вслед за Джулией вниз, к каютам.

— Морская болезнь — это, наверное, ужасно. — София покачала головой. — А мне нравится море, соленый ветер в волосах. В скольжении по волнам ощущается такая свобода!

— Вы моряк?

— Едва ли. — София рассмеялась, когда штевень «Ла Фортуны» ударился о волну, обдав стоящих брызгами. — Я каталась по Золотому Рогу, но с настоящим морем встретилась лишь на пути в Венецию. Я полюбила море. Как же счастливы вы, хозяин большого корабля, свободный путешествовать, куда захотите!

— Не так уж я и свободен, — ответил Лонго задумчиво.

Оба замолчали, наслаждаясь солнцем и неумолчным шелестом воды под штевнем. Затем Лонго приказал натянуть парусиновые кресла для себя и царевны, и пара уселась, наслаждаясь видом проплывавшего за бортом итальянского берега. Гористые земли, принадлежавшие республике Генуя, остались за кормой, сменившись округлыми холмами Центральной Италии, землями Модены и Флоренции. На горизонте появились корабли. Лонго указал на выступавший полуостров:

— Там устье реки Арно и порт, обслуживающий Пизу и Флоренцию.

— Я слышала о них, — пробормотала София и затем, посмотрев Лонго в глаза, спросила с неожиданной серьезностью: — Будь вы полностью вольны в поступках — что бы сделали?

— Чем была бы моя жизнь без долга, направляющего ее? — Лонго задумался. — Вряд ли она бы сильно отличалась от нынешней.

— А ее жизнь? — София указала на каюту Джулии.

— Вы считаете, мы не подходим друг другу?

— Она прекрасна, как нежный свежий цветок, но еще так юна…

— Она — дочь главы могучего рода, одного из сильнейших в Генуе, и к тому же, как вы и сами признали, прекрасна. Она — все, чего только можно хотеть от жены.

Лонго задумался, хмурясь.

— А чего бы хотели вы, если были бы свободны?

— Я бы сражалась за Константинополь, — ответила София без раздумий. — И путешествовала. Я видела в мире так мало, а в книгах всего не описать.

— Война и путешествия не так уж занимательны, — ответил Лонго. — Ими быстро пресыщаешься.

— Синьор Джустиниани, вы пресытились войной?

— Царевна, зовите меня Лонго. Да, я устал от войны. Обычно я хотел одного — сражаться с турками, но в последнее время…

София кивнула, но ничего не ответила. Лонго показалось: поняла. Почувствовал, что да, она и в самом деле поняла по-настоящему. Они сидели молча, пока на горизонте не появилось размытое темное пятнышко — Корсика.

— Мы скоро прибудем, — сказал Лонго, вставая. — Меня зовут дела. До вечера, царевна.

Лонго проводил Софию и Джулию к дому высоко в горах над Бастией, сам же до вечера провозился в порту, проверяя отчеты управляющего, ведавшего здесь семейными делами, ловлей рыбы и морскими перевозками. Когда Лонго приехал на виллу, уже стемнело. Он распорядился вволю попотчевать гостей, но по приезде обнаружил, что на ужин явилась только София.

— Посол Леонтарсис и госпожа Джулия приносят извинения, — сообщил домоправитель. — Просили передать: они не голодны и хотят отдохнуть.

— Ясно, — сказал Лонго, усаживаясь за стол напротив Софии. — Джулиан, проследи, чтобы господину послу и госпоже Джулии подали бульон с хлебом, и пошли за врачом, пусть отыщет снадобье для успокоения желудков.

— Вы заботливы, — отметила София.

— Я скорее эгоист. — Лонго улыбнулся. — В моих интересах, чтобы Леонтарсис прибыл в Рим в здравом уме и крепком здоровье — и то, и другое ему очень понадобится. Джулия же — моя будущая жена. А я хорошо знаю женщин. Чем сильнее она страдает сейчас, тем больше я пострадаю после свадьбы.

— В самом деле, — согласилась София с улыбкой.

На том и оставили разговоры, принявшись за ужин при свечах. Блюда были изысканные: обжаренные ломтики ската, жареный фазан, нашпигованный козьим сыром и сладкими до приторности корсиканскими апельсинами. Лонго, жуя, украдкой посматривал на Софию. Красивая, однако не красотой Джулии; это не хрупкий цветок, но прекрасно слаженный, отточенный меч. Правда, сейчас пребывавший не в самом блеске. София была задумчива и встревожена.

— Нравится ли вам еда? — спросил Лонго.

— Еда великолепна.