— «Любишь меня, белая невеста?» Молчит. А он ей — золотые серьги: «Любишь?» — «Люблю». — И глаза опустила. «Как?» — «Вот так!» — И в грудь ему — кинжал. А сама вон с той скалы… в море…

— Вы, случаем, не из казачек?

— Была казачка… — Белокурая невесело улыбнулась: — Стала морячка.

Морячек я не любил. Недаром одна со мной за партой сидела, ждать обещала три года, а потом…

Невинно поглядывая на водительша, я тихонечко запел:

Она и бровью не ведет. Только жмет на всю железку.

Водительша так затормозила, что я чуть не вышиб лбом ветровое стекло.

— В чем дело? Прокол?

— Слезайте. Приехали.

— Где же этот Чудотворный тупик?

— Налево, потом направо, а там ориентируйтесь на бывший женский монастырь.

Злость во мне закипела, как вода в перегретом радиаторе.

— Так это вы из-за песенки? Между прочим, такси пока государственное.

— И дорожные знаки тоже! — Белокурая спокойно кивнула на круг с зачеркнутым левым поворотом.

Я, виновато крякнув, вылез из машины. Ну и ну! Зачем-то обернулся. Ведь уродятся же такие глазища и косы!! И вдруг неожиданно для себя спросил:

— А как вас звать, белая невеста?

— Жених звал Ниной.

Да так газанула, что и сама, и ее казацкий конь с черными шашечками скрылись в белой пыли.

Нашел я этот Чудотворный тупик. Рядом белел бывший монастырь с радужной вывеской «Прибой», А вот и домик под номером семь с двумя зелеными верандами и духовитый дворик с двумя оранжевыми калитками.

С какого конца к этому домику подступить?

Гляжу: затейливая будка, как теремок. А из того теремка косматый пес зубы по-волчьи оскалил. Как зарычит!

— Космач, Космач!.. — Бросил я ему кружок докторской колбасы, что остался от моей дорожной диеты.

А он, подлец, понюхал и нос воротит.

— Брезгуешь, Космач?

— Не Космач, а Кудряш.

Гляжу: усмешливая девушка в коротеньком платье на бретельках. На лице, на плечах солнышко играет. Взгляд как у Царевны Моревны. На голове светлый стожок аккуратненько уложен. Ушки розовые, а под ними, будто золотые капли на ниточках поблескивают.

— Не бойтесь! — смеется. — Он у нас не на цепи. Вам кого?

— Лилию Васильевну Перегудову.

Смерила меня ослепительная девушка с головы до запыленных сапог. Хоть сквозь землю проваливайся! «Она и есть! — думаю. — Красивая!» Хочу отвести глаза и не могу.

— Из какого санатория? — спрашивает.

— Извиняюсь, я из больницы. От сестры вашей Анны Васильевны. — И записочку ей протягиваю. — С Белогорщины…

Взяла и усмехается:

— У меня никаких сестер нет. По-моему, кровное родство — пережиток. Правда? Будем знакомы. Раиса Павловна Зыбина.

— Извиняюсь, — говорю, а сам записочку у нее из пальцев хочу выхватить. — Видно, веранды перепутал…

— Не волнуйтесь. Лилия мне дороже всякой сестры. — И кивнула на распахнутые окошки. — Мой дом — ее дом. Располагайтесь!

«Ну и жизнь! — думаю. — Окна, люди — все тут нараспашку. Видно, климат такой».

Представляюсь:

— Иван Иваныч Шурыгин. Прибыл на капитальный ремонт.

А из-за спины ослепительной девушки ребячьи глазища:

— Дядь, ты автотурист?

— Нет, — говорю, — мотопехота.

— А сколько раз тебя на фронте убивали?

— Я, брат, и без твоего фронта чуть концы не отдал.

— Авария?

— Хуже! — И стучу пальцем по груди: — Мотор барахлит.

— А где жить будешь? У нас?

«Ну и везет же тебе, Шурыгин, на девушек с детишками! — думаю. — То заочница с Крайнего Севера, то…» А сам головой киваю. Занятный ребятенок!

Молодая хозяйка допытливо прищурилась:

— Выходит, вы шофер? Петушок, помолчи! Иван Иваныч, спасите! Представляете? Гений!.. Лежит в комнате, будто на пляже, посылает Пеку за папиросами! А вчера выстроил на полу бутылки, как кегли, взял Пекин мячик и стал сшибать…

— Он не попал! Это я! — гордо уточнил Пека-Петушок.

— Слышите? — Мать горько усмехнулась. — Та половина, куда я пустила Лилю, можно сказать, пустует. Девушка она скромная, без претензий. А у меня ребенок… Снимайте ваш рюкзачок. Спасите нас!..

Что делать? А ноги сами на крылечко поднимаются. Видно, климат такой. В комнату вошел — ровно меня в теплые волны окунули: такая нежность разлита! Одна стена голубая, другая розовая. А из углов магнитофон и телевизор на тонких ножках в зеркало глядятся. Ничего не скажешь — порядок.

Проходим в другую комнату. А там… Слышу: что-то, как кузнечный мех:

— Ы-х-х… Ы-х-х…

— Не бойтесь. Сама ночью проснусь, думаю: море! А это он…

На кушетке разметался жилистый легкоатлет в трусах и цветной сорочке. А сорочка, что завлекательная туристская карта. Тут и диковинные пальмы и старинные замки. Сразу видно: человек повидал свет.

— Иван Иваныч, полюбуйтесь!..

На полу, конечно, малость непорядок. Опять же — увлекательный непорядок. Среди разномастных бутылок — смекалистый Буратино с торчащим носом. На носу лиловая краска еще не просохла.

Усмешливая хозяйка слегка потормошила гения: