строительного. И это одна из причин, по которым нам невыгодно просто взять и обанкротить такого должника. Мы же сами выставим себя идиотами — любой банк постарается скрыть подобные факты от акционеров и общественности.
— И что вы собираетесь делать? — спросил Ричман.
— А-аа! — Пипкас поднял указательный палец и покачал головой, словно говоря: «Теперь мы подошли к самой сути». — Мой план — и руководство готово с ним согласиться — заставить Крокера передать нам права на четыре своих здания, включая «Крокер Групп». Сделка называется «передача прав на имущество вместо лишения права выкупа». Если мы начнем процедуру банкротства, тут же поднимется шумиха, ведь придется проводить открытый аукцион. А если он сам передаст нам здания, мы сможем уладить все дела тихо-мирно и по возможности быстро — управление большими объемами коммерческой собственности не по нашей части. — Пипкас сделал паузу, испытующе глядя в пухлое круглое лицо Ричмана. — Заявляю со всей ответственностью — «ГранПланнерсБанк» отдаст «Крокер Групп» за пятьдесят миллионов. — Еще более внимательный взгляд на Ричмана. — Я говорю это не как член правления банка. Мои коллеги вряд ли будут счастливы узнать, что я сообщил вам, по какой смешной цене они готовы спустить здание. Я говорю с вами как частное лицо, хотя готов помочь любому бизнесмену или синдикату, который заинтересуется сделкой. Фактически я оказываю «ГранПланнерсБанку» хорошую услугу.
Теперь Джин Ричман тоже смотрел на Пипкаса испытующим взглядом, время от времени приглаживая остатки волос.
— Я могу обеспечить покупку, — продолжал Пипкас, — если найдется покупатель, скажем, синдикат, который в состоянии внести двадцать процентов оплаты единовременно и будет регулярно выплачивать остальное. Итак, речь идет о десяти миллионах за здание, которое через два-три года достигнет своей реальной цены — примерно сто двадцать миллионов. Скажем, в синдикате будет четыре инвестора, каждый вложит по два с половиной миллиона. Через два-три года они продадут здание за сто двадцать миллионов. За это время, даже если помещения будут сдаваться так же плохо, как сейчас, то есть всего на сорок процентов, вырученного хватит на содержание башни да еще и на выплату долга, поскольку он составит всего сорок миллионов вместо ста семидесяти пяти. Через два-три года здание продается за сто двадцать миллионов, и каждый инвестор получает по двадцать семь миллионов, а долгосрочная прибыль составит двадцать четыре с половиной миллиона. Неплохо, а?
— Минутку, — сказал Ричман, — если инвесторов четверо, каждый должен получить по тридцать миллионов при продаже здания за сто двадцать, так? Или я что-то прослушал?
— Дело в том, что при продаже, — Пипкас постарался сохранить непроницаемое выражение лица, — брокерские комиссионные составят шесть процентов.
— Брокерские комиссионные?
— Да. Фирме, которая введет синдикат во владение и организует сделку. — Пипкас смотрел прямо в глаза Ричману, стараясь не моргнуть.
Джин Ричман ответил ему таким же взглядом.
— И эта фирма будет… — вопрос повис в воздухе.
— «Артур Уайндхэм и сын», — ответил Пипкас. — Штаб-квартира на Багамах.
Оба замолчали — кажется, на целую вечность. По взгляду Ричмана Пипкас понял, что тот видит схему насквозь.
— Новая фирма? — спросил Ричман.
— Нет, старая, насколько, конечно, старо само юридическое обеспечение строительства в Карибском регионе. Основана сорок восемь лет назад. Очень солидная, с хорошей репутацией.
Джин Ричман продолжал смотреть в лицо Пипкасу… смотреть, не моргая… Потом отвел глаза и улыбнулся своей обычной сдержанной улыбкой.
— Никогда не участвовал в подобных сделках, Рэй, но это весьма интересно… — Он опять посмотрел на Пипкаса все с той же улыбкой, и Пипкас наконец тоже улыбнулся.
Странное ощущение пронзило его насквозь, прошло через все поры, аж ладони вспотели — боязливый холодок вперемешку с головокружительным восторгом.
Что ж, он, Пипкас, сделал это. Отпустил рыжего пса порезвиться — карабин щелкнул, больше никакого поводка.
Роджер вместе с белым адвокатом Фарика Фэнона, Джулианом Сэлисбери, и черным адвокатом, Доном Пикеттом, стоял в служебной комнатке библиотеки «Ринджер Флизом энд Тик» и смотрел на разношерстное стадо, набившееся в читальный зал. Там гудела самая бесцеремонная и растрепанная компания из всех когда-либо собиравшихся на сороковом этаже Пичтри-Олимпус. Имя ей было… Пресса. Уэс Джордан оказался прав. История с Фариком Фэноном — имя девушки не называлось — в мгновение ока достигла газет, которые с беззубым рвением пытались сообщить хотя бы о самом слухе, распространившемся с веб-сайта. Одно издание все-таки дало осторожную передовицу под названием «Охота за Интернетом».
Для Роджера это была первая пресс-конференция, и он нервничал. Джулиан Сэлисбери, наоборот, улыбался, бормоча что-то себе под нос, и потирал руки, всем своим видом говоря: «Ну, я до них доберусь!» Дон Пикетт, ровесник Роджера, элегантный худощавый мужчина в безупречно сидящем двубортном костюме, лениво облокотился о книжную полку и с любопытством наблюдал за ужимками Джулиана. Очень темнокожий Дон напоминал Роджеру братьев Николас, знаменитых в тридцатых годах акробатов- чечеточников. В этом сильном и гибком теле, казалось, вовсе не было нервов.
— Ну, Родж, — широко улыбаясь, Джулиан показал на запястье с часами, — похоже, подошло время задать сывиньям пойла. — Он кивнул на Прессу, которая еще рассаживалась и наводила камеры на Мерседес Принс, офис-менеджера «Ринджер Флизом энд Тик».
Вот вам сразу два пункта из тех, что раздражали Роджера в Джулиане. Во-первых, Джулиан всегда обращался к нему «Родж». Никто никогда не называл Роджера Роджем, но Джулиан стал звать его так с первой же встречи. Кроме того, за все время их знакомства у него с языка не сходили «сывиньи» и прочие обитатели хлева. Три года назад Джулиан прославился на всю округу успешной защитой некоего Скитера Ломена, обвиняемого в убийстве. Его знаменитая речь начиналась так: «Окружной прокурор признает, что дело мистера Ломена базируется лишь на косвенных уликах. А дело, которое стоит лишь на косвенных уликах, — это как сывинья. Чек — „человек“ — иногда даже не знает, что сывиньи покрыты щетиной, потому что к сывинье плотно прилегает каждый волосок, каждый волосок! Значит, если на животном хоть один волосок топорщится — никакая это не сывинья. То же самое с окружным прокурором и его косвенными уликами. Если хоть одна из этих косвенных улик против Скитера Ломена топорщится и не прилегает к другим — Скитер Ломен невиновен». С тех пор он начал сыпать хлево-корытными сравнениями и пахучими, как свиное пойло, словечками. Ростом Джулиан не вышел, поэтому взбивал светлые волосы в трехдюймовое волнистое безе, а ботинки носил на толстенной подошве. С недавних пор он пристрастился к эдвардианским костюмам — пиджаки в четыре пуговицы, рубашки с высокими и твердыми, словно целлулоидными, воротничками. Джулиан явно хотел быть Личностью и в присутствии Прессы аж дрожал от энтузиазма.
Чего нельзя было сказать о Роджере. Он тоже дрожал, но скорее от нервов. Даже безукоризненная экипировка — синий шерстяной костюм, только что с иголочки Гаса Кэрола, рубашка с высоким воротничком, идеальный узел голубого крепдешинового галстука — не придавала ему уверенности. Он должен был открыть пресс-конференцию. Все трое согласились, что лучше провести ее в «Ринджер Флизом». Здесь и спокойно, и интерьер солидный, а главное, никаких ассоциаций с уголовными делами. Так что Роджер был за хозяина. Когда он спрашивал Зэнди Скотта, одного из директоров фирмы, можно ли провести в библиотеке пресс-конференцию, Зэнди размышлял минут пять (т. е. не больше тридцати секунд), прежде чем согласиться. Оптимизма это Роджеру не прибавило.
Джулиан, видимо, заметил неуверенность Роджера и, подойдя к нему поближе, сказал самым дружеским тоном:
— Да, и не забывайте — говорить надо не спеша, спокойно и твердо. Громкая торопливая речь производит впечатление неуверенности. Что бы вам ни сказали, не повышайте голоса, не поддавайтесь на ругань. И не спорьте — а если все же придется, отвечайте кратко. Чем больше препирательств с журналистами, тем слабее вы будете выглядеть. И главное, помните: мы вовсе не защищаем Фарика, ему
