Волны эмоций среди прихожан все нарастали и нарастали, достигая пика и разбиваясь: «Ага, точно!..»; «Твоя правда!..»; «Хэнк Аарон!..»; «Говори свое слово, брат Шокко!..».
— Да-да, они вам с три короба наплетут насчет того, что с деловыми кругами надо быть весьма осмотрительными. Конечно, они ведь не хотят «стрессов на нервной почве»… на Северной стороне. Говорю вам — пора… пора установить в Атланте демократию… пора услышать голоса семидесяти пяти процентов… пора призвать наших представителей к ответу… по всей строгости… да, по всей строгости…
«Да-а-а!..»; «Ага-а-а!..»; «Дело говоришь, Шокко!..»; «Сказал свое слово, сказал!..». «МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ!» — принялась скандировать толпа.
Роджер, глядя прямо перед собой, метнул взгляд сначала в одну, затем в другую сторону. Он боялся, как бы кто из сидящих рядом не посмотрел на него. Да, на него. Если и существовал такой кандидат в «братья, разбавленные молоком», так это был он, Роджер, в галстучке с зажимом и пиджачке. Но все вокруг были так поглощены речью статного Шокко Флита, что и не думали тратить время на такого заурядного грешника, как Роджер Белый. Роджеру не терпелось побыстрее убраться из церкви, унести свою «разбавленную молоком» шкуру с диктофоном в придачу. Но приходилось ждать удобного момента, ведь бегство посреди выступления Флита наверняка привлечет всеобщее внимание.
Флит знал, о чем говорить с кафедры. Иногда он брал тон Проповедника. Иногда — Соседа, заглянувшего на огонек. Или Доброго Малого, ведущего задушевные беседы с женщинами. Временами — Приятеля, напарника по рыбалке, надежного по жизни парня. Но чаще — Звезды НБА, говорящей о жизни как о баскетбольной игре:
— Однажды наша «Филадельфия» сыграла вничью, и нам назначили повторную. Играли мы с самими «Бостонскими кельтами». А в то время у «кельтов» был Ларри Бёрд. — «Из белых», — отметил про себя Роджер Белый. — Мы отставали — три игры против одной, — а это была пятая. Разница получалась в двадцать одно очко, шел финал. Представляете — двадцать одно очко! И вот наш тренер, Бастер Грант… — «Негр», — снова подумал Роджер, — …собирает всю команду прямо перед скамьей. Ну, вы сами знаете, что в таких случаях говорят тренеры. Когда посреди игры собирают всю команду. Так вот, Бастер Грант был все равно что преподобный Блейки — каждое слово на вес золота. Он не просто решил приободрить нас. А, что называется, сразу взял быка за рога. «Вот что, парни, — говорит он, — сейчас финал, а у нас отставание в двадцать одно очко. Только знаете что? Ерунда все это. Сейчас вы выйдете на поле и сыграете. И сыграете не как побитые собаки. Сыграете так, как будто у вас все еще только начинается. Нечего осторожничать — метать бомбочки с последнего ряда. Покажите настоящий класс. Бросает только тот, кто полностью открыт, и правило касается всех и каждого». Мы поняли, к чему он клонит. У нас был форвард, может, вы даже помните его — Канонир Вайкофф. — «Из белых», — снова отметил Роджер. — Так вот, бросал он отлично, но при этом никогда не видел, что творится вокруг — открыт он сам или нет и какую защиту выставил противник. Потому-то мы и прозвали его Канониром — палил как из пушки, напролом. А вообще-то он Эрик. Бастер Грант ни слова не сказал ему, только задержал свой взгляд на парне чуть дольше, чем на других. «Сейчас вы пойдете и сыграете как команда. Команда, поняли?! Обходите противника при защите, врезайтесь в его ряды при нападении. Покажите настоящую игру!» Наверняка некоторые из вас помнят, что было дальше. Мы вышли на площадку и обыграли «кельтов» в финале со счетом тридцать пять — тринадцать, а в общей игре вышло восемьдесят четыре — восемьдесят три. В нашей команде бросал не один, а семеро, но на долю каждого пришлось очков шесть, не больше. Сам Канонир набрал всего четыре очка, да и то два из них оказались штрафными. Но в той игре он приобрел нечто гораздо более ценное — опыт. Он понял, что можно не только посылать мяч в кольцо, но и передавать его. Так что он стал играть на сто процентов лучше. Мы все с того раза стали играть намного лучше. И не потому, что Бастер Грант дал нам хороший совет, а потому, что его, в общем-то простые, слова дошли до нас… запали нам в душу… Понимаете? В душу.
Так вот, жизнь — тот же самый баскетбол. Может, поэтому у игры столько поклонников — приходят семьями. Потому как уроки — вот они, как на ладони. И еще потому, что это командная игра. Случается — а в моей практике такое происходило, — что игрок набирает до сорока четырех, а то и сорока пяти очков, а команда все равно проигрывает. Так же и в нашей Атланте. Можно пойти в политику и стать в ней игроком номер один, но если ты вроде канонира… понимаете?.. канонира, у которого одна цель — покрыть себя неувядаемой славой, то никогда ничего не сделаешь для города. Если же ты соберешь команду, если в твоей команде все почувствуют себя братьями и сестрами, будут действовать слаженно, перед вами откроются все двери. А есть ли у нас сейчас такой Бастер Грант? Чьи слова запали бы в самую душу? Есть, братья и сестры, есть. И таких много. Однако один из них сейчас находится прямо перед вами. — Флит обернулся и сделал жест рукой. — И зовут его преподобный Айзек Блейки!
Бешеные хлопки, возгласы: «Да, один из них!..»; «Что ни бросок — то в кольцо!..»; «Так их, брат, так их!».
Флит в очередной раз подался вперед, становясь ближе прихожанам:
— Вот почему я решил баллотироваться в мэры. Я хочу собрать команду… такую, которая нужна нашим людям. Как сказал преподобный Блейки, Атланту называют Черной Меккой. Ну а до тех пор, пока Атланта будет находиться в руках «братьев, разбавленных молоком»… которые только и знают, что ублажать «ванильный народец»… понимаете?.. «ванильный народец»…
Хохот: «У-у-у… ха-а-ха-ха-ха…»; «Во сказал, Шокко!..»; «Ту-ту-ту-ту-у-у!..».
— …Команды нам не видать. Пока что у нас одни канониры… а ведь мы можем сделать все лучше, гораздо лучше. — Флит выпрямился, голос его зазвучал громче. — И мы сделаем лучше! Братья и сестры, давайте же поклянемся друг другу, что мы объединимся! Плевать нам на эли-и-иту… какого бы цвета она ни была! Будем одной командой! Да вы сами гляньте. Уже финал, а мы проигрываем. Ну да ничего, наши души… они запылают огнем, еще как запылают… вот увидите…
«Точно!..»; «Сказал свое слово, Шокко!..»; «Гори, неопалимая купина!..»; «Хвала Господу!».
— …И никто не скажет нам: «Ребята, игра закончена!» Никто не остановит нас, потому что мы вместе! Ничто не остановит! Мы выиграем эту игру! Да, выиграем!
Флит выбросил руки вверх и стал до смешного похож на Плотника, изображенного на витраже позади. Прихожане принялись рукоплескать что есть силы, повскакав с мест. Через разрозненные вопли и крики послышалось, как скандируют: «МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ! МЫ С ТО-БОЙ!»
Роджер Белый по малодушию своему тоже вскочил с места. И глянул назад, в самый конец прохода. «Ну а сейчас-то можно уйти?» Прихожане начали выходить в проход, но дальше не шли. Они всячески выказывали одобрение этому огромному, ладно скроенному, молодому парню за кафедрой. Роджер Белый так и застыл на месте, даже кровь с лица схлынула.
Наконец аплодисменты стихли, и преподобный Блейки, который к тому времени уже стоял рядом с Флитом, шагнул к кафедре.
— Братья и сестры, — обратился он к прихожанам, — братья и сестры… Я тут попросил брата Флита сделать еще кое-что. Видит Бог, он не хотел. Он считает, что здесь не место. Но раз уж речь зашла о единстве, я хочу показать ему это самое единство. — С этими словами преподобный наклонился и вытащил из-за кафедры четыре обычных металлических ведерка, составленных одно в другое. — Я хочу, чтобы брат Флит раздал их вам, а мы с двумя леди из хора поможем ему. Наполните ведерки кто чем сможет, чтобы поддержать кампанию брата Флита Спонсоров из числа крупных корпораций у него не ожидается — он ведь ничего не обещал этим… на севере Атланты. Если не наберете ведерко — не беда, никто вас не осудит, потому как брат Флит и сам пришел сюда вовсе не для сбора средств. Это все я, я заставил его!
Флит улыбнулся и, качая головой, потупился. Сама скромность, стыдливо ожидающая приваливших нежданно-негаданно щедрот.
«Вот черт! — выругался про себя Роджер. — Не могу же я уйти, пока не закончится этот идиотский сбор средств! Иначе все решат, что я не желаю вносить свою лепту в общее дело».
Вскоре до него уже отчетливо доносился звон монет, ударявшихся о днища ведерок.
«Черт! — снова ругнулся Роджер. — Сюда идет Флит!»
«Сколько же дать, сколько? Сколько дать, чтобы сорваться с крючка?» Роджер медленно вытащил из кармана брюк сложенные пополам и скрепленные золотистой скрепкой банкноты. Стараясь не привлекать ничьего внимания, он проверил наличность. «Невероятно! Две бумажки по сто долларов, одна по пятьдесят и еще один доллар. Может, доллар? Нет, долларом не обойтись, уж это точно». Огромный Флит вдруг оказался совсем рядом, ожидая, когда с дальнего конца ряда вернется ведерко. Когда оно дошло до Роджера
