узнали об этом, они пришли бы в ужас. Однако она очень дорожила их связью.

Прислонившись к стене, на отставшего от Линн Макса насмешливо смотрел Игорь Кунин. Свет отражался от его погон и наградных планок. Кунин играл не последнюю роль в распространении так называемой «советской культуры». Он шагнул и оказался рядом с Максом.

— Вы совсем не аплодировали. Неужели вам не нравится Чайковский? Смотрите, как бы о вас не подумали, что вы хотите обидеть нашу прекрасную родину.

— Так это был Чайковский? Я даже не обратил внимания.

— Вы беспокоите меня, Макс. Вы весьма образованный человек и не оценили концерт такого уровня.

— Вместо того чтобы проводить время в концертном зале, кино или театре, я бы предпочел посидеть вечером дома с хорошей книгой, — проворчал Макс.

— Так вас влечет одиночество? Но разве вы один? — добавил Игорь, окидывая взглядом фигурку Линн. — Мне донесли, что вас часто видят вместе.

— Я что, нахожусь под вашим наблюдением? — рассердился Макс.

— Вы — нет. Она — да.

— Линн? Но почему?

— Соглашение Робертсона-Малинина, вам это ни о чем не говорит? Его подписали всего несколько дней назад. Оно предусматривает взаимодействие миссий связи для экстренного обмена информацией между оккупационными властями наших уважаемых стран. Линн Николсон — помощник одного из видных британских офицеров. Мы еще не выдали им все необходимые разрешения, чтобы они могли свободно передвигаться по нашей зоне. Ничего удивительного, что она нас интересует.

— А я-то думаю, почему у нее новый мундир… — прошептал Макс. — Значит, она решила остаться в Берлине.

— Вас это, похоже, радует?

Макс пожал плечами.

— Вот еще. Просто она замечательная и смелая женщина.

— Лжец из вас никудышный, Макс.

— А вы что-то сегодня очень разговорчивы.

— Не сердитесь на меня. Просто мы с вами видимся в последний раз. Меня отзывают в Ленинград. Сомневаюсь, что когда-либо еще приеду в Германию, зная, что происходит в моей стране.

Макс удивился, видя, что энергичное лицо Кунина омрачилось, глаза стали печальными. Он вспомнил, как сильные руки Игоря поддерживали его, когда они шли через центральный плац Заксенхаузена. С тех пор они несколько раз виделись на приемах, на которых немцам, ни в чем не заподозренным, разрешалось общаться с союзниками. Также они провели долгий вечер в «Адлоне», сразу после освобождения Макса, в три приема выпив бутылку водки, которую принес с собой Кунин. Между ними сложились дружеские, искренние отношения.

— Жаль, что приходится расставаться. Я вам стольким обязан.

— Пустяки.

— Не считайте меня таким наивным. Ради меня вы рисковали своей свободой, если не жизнью. И опасность все еще существует. Ваш поступок может вам дорого обойтись. Если об этом узнают в вашем штабе или…

— Как бы то ни было, хорошо, что ленинградцы сильны духом, — улыбнулся Игорь. — Москвичи всегда сторонились жителей Питера как людей, сделанных из другого теста. Наша культура веками была ориентирована на Запад. У нас дух индивидуалистов. Опасная смесь бунтарства и способности к сопротивлению. Я бы сказал, к сверхжизни, — уточнил он с холодной улыбкой. — Драма, развернувшаяся в блокаду, только усугубила эту разницу, сильнее стало отторжение указок из Москвы. Теперь в России люди стали более свободными. Они ждут реформ. Справедливости, которая бы учла человеческое достоинство. За время войны в наши города попало много книг, фильмов, товаров, которые были привезены из Америки. Миллионы солдат увидели, каков уровень жизни на Западе. Крестьяне мечтают о роспуске колхозов, существование которых приводит к голоду. Офицеры открыто критикуют систему. Рано или поздно, но будут новые чистки. Генералы начеку. Жуков стал затенять Сталина. Поэтому его уже оттеснили в сторону, и он такой не один. У нас это так же неизбежно, как прилив и отлив. Становишься фаталистом.

— Некоторые надеются на лучшее будущее для всех. Пессимисты же, наоборот, пророчат Третью мировую войну.

— Сталин хочет защитить Советский Союз не только от Германии, которой всегда опасался, но и от демократических влияний. Он хочет установить санитарный контроль вдоль всех наших границ. Для этого ему необходимо привлечь на свою сторону социалистические государства-буферы. Трумэн старается не потерять контроль над Германией. И у него есть атомная бомба. Хиросима, Нагасаки — угроза вполне очевидна. — Игорь пожал плечами и продолжил: — Война изменила суть вещей. Теперь одна-единственная бомба может стереть с лица земли целый город. Но русские быстро наверстывают упущенное. Эскалация конфликта неизбежна. Ловушка скоро захлопнется, и Берлин снова окажется в самом центре циклона.

— Берлин? Этот разрушенный город? — удивился Макс. — Да кому он такой нужен?

— Берлин — это символ. В Ленинграде во время блокады по радио передавали звуки метронома, подчеркивая, что сердце города не прекращает биться. Судьба таких исключительных городов, как наши, всегда трагична.

— Что вас толкает говорить мне такие вещи?

— Предчувствие. Вы готовитесь к выборам, они пройдут уже в следующем месяце. Русские стараются навязать Германии силой единую коммунистическую идеологию, навязать власть социал-демократов, но делают успехи в этом только в своей зоне. В Западном Берлине социалисты как пить дать потерпят крах. Женщины будут голосовать против советского насилия. Это будет их способ отомстить за свои унижения.

Игорь отступил на шаг, чтобы свет больше не падал на его лицо. Он словно слился с декоративной отделкой стены из темного дерева. Макс напрягся. Два советских офицера прошли недалеко от них.

— Осторожность никогда не бывает лишней, не так ли? — пошутил Игорь, доставая из кармана две толстые сигары. — Маленький подарок на прощание. Прекрасные сигары.

Макс поднес огонь. Они стали у окна, выходившего на площадь, куда высыпала публика. Становилось свежо. Люди закутывались в шарфы, застегивали наглухо пальто.

— Как она? — спросил Игорь.

Его лицо снова напряглось, и какой-то особенный огонь оживил глаза. Наклонившись к Максу, он задал вопрос, не выказывая эмоций. Конечно, он имел в виду Ксению и ждал правды, а не пустых фраз. «Хотя бы это я должен для него сделать», — подумал Макс.

— Она вернулась в Париж, потому что ждала ребенка и не могла рисковать, рожая здесь. Недавно у нее родился мальчик. Я узнал это только сегодня вечером, перед тем как идти сюда.

Игорь выпучил глаза. На губах запрыгала улыбка.

— Теперь я понимаю. Итак, вы стали отцом. Что думаете делать?

— Не знаю.

— Но это ваш сын, Макс!

— У нас есть еще и общая дочь, которой я никогда не видел, — сухо бросил он. — Не думаю, что я создан для этой роли.

Дым сигар наполнил альков. Макс с наслаждением вдыхал его. Он уже забыл этот аромат, который напомнил ему вечера, проведенные в компании близких друзей. Беззаботность. Уверенность в завтрашнем дне. Раздражаясь, он понял, что еще немного и начнет себя жалеть.

— Даже на расстоянии отец остается отцом, — снова заговорил Игорь. — Я почти не знал моего сына Дмитрия, проведя много лет вдалеке от него все те годы, когда он больше всего во мне нуждался. У нас родственные связи часто, увы, бывают опасными. Поэтому я искусственно старался сохранять дистанцию, чтобы так защитить его. Правда, я мог ему писать. Это было утешением. Не теряйте слишком много времени. Потом не вернете. И не стоит наказывать себя.

Волна раздражения накатила на Макса.

— Моя жизнь здесь. Я должен заботиться о сестре, о племяннике. У меня интересная работа.