контакты с полицией ей были вовсе ни к чему.

Но я ничего не выигрывал, передавая Элизу в руки блюстителей правопорядка. Мне было ни горячо, ни холодно оттого, что это хрупкое создание попадет за решетку, я не испытывал к ней явно выраженных отрицательных чувств, чтобы желать ей жестокого наказания. Но мне была нужна информация, я должен был знать, какое место в большой дьявольской игре с островом Комайо было отведено этой двуликой леди.

Кто-то попытался открыть дверь, но я покрепче уперся ногой в перегородку. За дверью звякнули бутылки, затем несколько раз опустилась и поднялась ручка.

– Меня ждут, – сказала Элиза. – Если через полминуты ты меня не выпустишь, то сюда придут мои люди.

– Пусть приходят, – равнодушно ответил я, вытаскивая из-за пояса револьвер. – Комиссар дал мне неограниченные полномочия.

Мы молчали. Поезд стал сбавлять скорость, колеса дружно застучали на стыках и стрелках. До прибытия на станцию осталось всего ничего.

– Что ты от меня хочешь? – спросила Элиза, не выдержав моего молчания.

– Правды, – ответил я и уточнил: – Правды взамен свободы.

– Ты меня отпустишь? – недоверчиво спросила Элиза и покосилась на револьвер.

– Конечно. Ты мне не нужна.

– А какую ты хочешь знать правду?

Это был правомочный вопрос. На месте Элизы я бы тоже растерялся перед таким глобальным словом «правда».

– Кто приказал тебе похитить у меня револьвер и передать его убийце Жоржет?

Элиза скривила тонкие губы в усмешке и послала мне встречный вопрос:

– А кто дал вам мой телефон?

– Ты имеешь в виду свою подругу из посольства в Москве?

– Подруга – сказано слишком громко. Она скорее мой начальник.

– Что она тебе сказала?

– Она передала по факсу кодированное письмо. Сообщила, что в Кито ожидается приезд двух русских и я должна выяснить их намерения в отношении Комайо и сделать все, чтобы удержать их от острова на расстоянии.

– И для этого ты решила убить Жоржет?

– Во-первых, – холодно поправила Элиза, – Жоржет убила не я. А во-вторых, ты виновен в ее смерти не в меньшей степени, чем я. Зачем заставил женщину рассказывать о том, о чем ей очень не хотелось говорить? Не вытащил бы ты из нее признание о письме из «Гринписа», была бы Жоржет сейчас жива.

– О чем говорилось в этом письме?

– Не знаю, – ответила Элиза.

Я не сводил с ее лица вопросительного взгляда, и кошка спрятала свои миндалевидные лживые глазки. Заскрипели тормоза. Вагон тряхнуло, и он остановился. Я дернул за ручку и открыл входную дверь.

– Ну, что? – произнес я, кивая на залитый солнцем грязный перрон. – Пойдем?

В глазах Элизы сверкнул испуг. Она попятилась и прижалась к противоположной двери. Свесившись из вагона, я выглянул наружу. По платформе, вальяжно выкидывая вперед ноги, шла пара патрульных.

– Ну как? – спросил я, повернувшись к Элизе.

– Закрой дверь, – сквозь зубы произнесла она.

– Ты скажешь?

– Да!

Я захлопнул дверь перед самым носом одного из патрульных. Жест был не совсем вежливым, но на дверь вагона никто не посягнул. Несколько секунд Элиза напряженно думала, глядя внутрь себя.

– Я не помню его имени, – произнесла Элиза. – Кажется, Обуар. Это француз, который представлял «Гринпис» в акватории Галапагос и Комайо. Он раскопал какие-то сведения, касающиеся острова… Может быть, там были снимки… или результаты анализов морской воды… Я не знаю! Я не знаю, какие важные документы он мог собрать!

Она плохо лгала. Чтобы говорить убедительно, достаточно было поднять голову и смотреть мне в глаза. Элизе оказался не под силу даже такой пустяк.

– Дальше! – поторопил я. Чем большим временем располагает лжец, тем легче ему дается обман.

– Клянусь, я не была посвящена в тонкости этого дела! – вскрикнула Элиза, прижимая руки к груди.

Поезд тронулся и стал быстро набирать скорость. Элиза почувствовала себя в безопасности. Теперь я мог вырвать из нее признание разве что раскаленными клещами.

Я кинулся к двери и распахнул ее. Горячий ветер ворвался в тамбур вместе с оглушительным лязгом колес и крепким запахом мазута. Я выглянул наружу, подставляя фёну разгоряченное лицо. Я почувствовал, как вздыбились волосы и по лбу в разные стороны побежали капли пота.

Рывком я притянул к себе Элизу, опустил на ее тонкую шею ладонь и стал медленно подталкивать ее к проему, в котором мельтешили черные смоляные столбы и корявые, усаженные колючками ветви. Она инстинктивно расставила руки в стороны, как делал герой русской народной сказки, не желавший отправиться в печь Бабы Яги, и негромко заскулила.

– Четче! – крикнул я ей в самое ухо. – Ничего не понимаю!

– Там были снимки!! – закричала Элиза, чувствуя, что сейчас свалится под колеса поезда.

Я потянул леди на себя. Обалдев от такого несветского обращения, она часто и глубоко дышала и смотрела на меня совершенно безумными глазами, обрамленными красным невротическим ореолом.

– Там были снимки, – повторила она, облизывая пересохшие губы. – И описание береговых построек на Комайо. Судну «Гринписа» не позволили подойти близко к берегу люди Гонсалеса. Они обстреливали его из орудий.

– А что на снимках? – отрывисто спросил я.

– То же! Вид береговой полосы. Возможно, он снимал мощным телевиком…

В этот момент открылась дверь, и в тамбур въехала тележка с бутылками. Продавец, ничуть не смутившись того, что я держал девушку за горло у распахнутой настежь входной двери, вежливо поинтересовался:

– Водички не желаете?

– Да! – крикнул я. – Две бутылки!

И кинул ему какую-то купюру. Продавец, по-видимому привыкший к подобному обращению с дамами, бесстрастно вскрыл две бутылки, поставил их на скамейку рядом со мной и, стараясь не нервировать меня своим присутствием, быстро перешел в соседний вагон.

Я протянул бутылку Элизе и сам жадно припал к горлышку.

– Дальше, – сказал я, переведя дух. – Как письмо попало к тебе?

– Оно не попадало ко мне, – ответила Элиза, с трудом отрывая губы от бутылки. – На борту «Гринписа» был человек, который работал на Гонсалеса. Он и сообщил хозяину, что Обуар намерен отправить письмо Генри Леблану, который унаследовал остров после смерти своего отца.

– Отец погиб в автокатастрофе?

– Да.

– Катастрофу подстроил Гонсалес?

– М-м-м… Да.

– Генри успел встретиться с Обуаром?

– Да. Гонсалес не трогал Генри до тех пор, пока тот не отшвартовался от судна «Гринписа». Это он сделал нарочно, чтобы потом кинуть на экологов тень: ведь яхта Генри исчезла сразу после того, как она встретилась в море с судном Обуара. А теперь он держит француза на крепком якоре.

– Почему только теперь?

– Гонсалес не знал, что письмо Обуара, в котором он предлагал Генри встретиться в море, сохранилось. Теперь, когда письмо у него в руках, Гонсалес может вить из эколога веревки. Письмо – это очень серьезная улика. В нем назначены координаты и время встречи. Именно в этом месте и приблизительно в это время яхта Генри исчезла. Если бы письмо попало в полицию, Обуара вполне могли бы обвинить в убийстве Генри, так как все хорошо помнят, как Обуар раздувал кампанию в поддержку того, чтобы создать в районе Комайо заповедную зону мирового значения под эгидой ООН. И было вполне логично, что собственник Генри ему мешал.

– Значит, ты передала письмо Гонсалесу?

Элиза усмехнулась.

– Я слишком мелкая пешка, чтобы подниматься до такого уровня. Повторяю: я взяла у тебя револьвер, отвезла вас в земельный департамент и, пока вы там пропадали, передала пистолет киллеру и сказала, где и в котором часу он найдет Жоржет. Потом я нарочно подстроила столкновение с грузовиком, чтобы киллер успел отработать и скрыться с места преступления. Он же и вынул из сумочки Жоржет письмо. Вечером оно уже было в руках Гонсалеса. Киллера я никогда раньше не знала и вряд ли еще когда-нибудь увижу.

– Что Гонсалес делает на острове?

– Этого я не знаю, – ответила Элиза. – И не пытайся выкинуть меня из вагона, я все равно не смогу ответить на этот вопрос.

– Наркотики?

Она помолчала и ответила:

– Не думаю. Но ты зря забиваешь этим свою голову. Запомни… – Элиза прищурила свои и без того узкие глаза и медленно произнесла: – Запомни! Твой комиссар Маттос зубы обломает о Комайо. Так и передай ему мои слова. До него уже многие пытались раскусить этот орешек. И что? Где они? Кто куплен с потрохами и эмигрировал из страны, а кто не продался, тот лежит в земле и кормит червей. А с вами, чужеземцами, вообще никто считаться не будет. Вы здесь вне закона, и ваши жизни стоят меньше этой бутылки воды!

Молодец кошка! Сумела закончить допрос на оптимистической ноте. Она хоть и рассказала мне все, что я хотел знать, но в конце припугнула островом, этим неодушевленным бабайкой, и тотчас поставила точку, повернувшись ко мне спиной, тем самым реабилитировав свою растоптанную женскую гордость и