Кон посмотрел на лица, суетившихся под охраной немецких солдат, большевиков. Настоящий людской зверинец. Подонки человечества, выращенные Сталиным.

Гауптман уже подходил к казарме «ЗЫ-ЖИ», когда его остановили.

— Дальше нельзя, господин капитан! Там еще держатся большевики, — остановил его солдат.

— Вы так и не справились со всеми?

— У саперов не хватило взрывчатки. Эти доты построены из дьявольски крепкого бетона, а обороняют их фанатики. Но утром мы с ними покончим!

— Или ночью они уйдут сами?

Солдат промолчал, а Эрих Кон развернулся и поехал в город.

Девушки он так и не нашел. Зато получил презрительный подарок, как бы намекающий, что задержаться в России придется до зимы. В вокзальном ресторане, куда он сунулся наводить справки, ему не только сообщили, что Ненашев вывез панну Майю куда-то в Россию, но и вручили надписанный сверток, внутри которого лежала пара добротных валенок.

Он их выкинул, а увязавшийся с ним барон, подобрал, хотя тоже находился не в лучшем расположении духа. В здании русского ОГПУ большевики долго отстреливались от его спецгруппы. В ответ на предложения сдаться и гарантию гуманного отношения летели гранаты и звучали автоматные очереди. Выкурить их, по понятным причинам, было невозможно – могли пострадать документы во всем здании. Спустя два часа фанатики-коммунисты застрелились сами, но успели уничтожить содержимое большинства сейфов. Лишь в одном из них нашелся пофамильный список тайных агентов и осведомителей.

Процесс обогащения граждан закачивался. Немцы, не церемонясь, расстреливали каждого, кого находили на складах или видели несущим ящик или мешок. Затем сразу выставили часовых. Новость об этом быстро разошлась по городу и мало кто решил рисковать.

Зато собравшейся толпе нашлось новое развлечение – невесть откуда возникшие люди с винтовками и белыми повязками с одной красной полосой посредине, принялись извлекать из укромных мест не успевших убежать большевиков и советок.

— Повесить! Повесить коммуниста!

И вот какой-то доброхот уже лезет с веревкой на фонарный столб. Спустя минуту полурастерзанный, окровавленный человек судорожно забился в петле, вызывая одобрительные возгласы и хохот.

Немцы снимали и фотографировали, а «коллективный разум» с неутоленной жаждой хотел еще чей- то крови. Это же так весело и здорово.

— Пошли бить «советок»! — истошно заорал кто-то в толпе едва не вывихнув челюсть. — Отберем свое добро!

— А вот это уже лишнее, — сказал барон и приказал разогнать толпу. Карать и миловать исключительное право оккупационных властей. Они сами решают, когда и кого ликвидировать. Даже евреев убьют всех не сразу, а сначала запугают, вытрясут все ценности, а уж потом ликвидируют. Прагматичность и рачительность, исключительная черты немецкого характера, при Гитлере получили новый импульс к развитию.

Абверовец был доволен, им есть на кого опереться в России. Вон, как они, давая выход раздражению на прошлую власть, бьют памятник Сталину у входа в местный драматический театр. Криво выведенными буквами на нем уже выведено, что усатый азиат, в немецком переводе, «очень плохой человек».

Муж Мареевой уже был дома.

— Тебе принесли пакет, — сказал он и показал на дверь комнаты, сразу уходя на кухню и не любопытствуя. Если Полина числилась в кадрах, то товарищ Новак, вернувшись из Испании в 39-м году находился в распоряжении Специального (диверсионного) отдела «А» Разведупра Красной Армии.

Курьеров было два. По просьбе Ненашева Федор нашел ее домашний адрес, разыскивая совсем не Полину, а ее мужа через секретариат Коминтерна.

— Можете подождать?

— Да, майор Ненашев попросил меня откровенно ответить на все вопросы. В том числе и вашего мужа, — Мареева изумленно подняла бровь.

Панов знал, что для обсуждения военных вопросов ей неприменно потребуется консультант. Тут бывший начальник штаба 35-й интернациональной дивизии, отличившийся при обороне Мадрида мог чем- то помочь. Но самое интересное далее ниточка от него вела к его командиру, теперь одному из преподавателей военной академии имени Фрунзе. После парада Победы товарищ Сталин поднимет тост за генерал-лейтенанта Сверчевского: «За лучшего русского генерала в польской армии!..»

Главное, насколько мудро Мареева сможет распорядится информацией.

Толстая тетрадь с просьбой сразу посмотреть на последние страницы. Постепенно перенося на бумагу информацию по памяти Панову пришлось постоянно уточнять факты, что-то дописывать, вычеркивать, ссылаться на документы и источники. Времени переписать набело не было, так что в тексте царил сумбур, но, составляя оглавление, Саша писал название темы, номер листа и обведенного красным карандашом пункта. Древняя система, широко известная до перекрестных ссылок.

Два конверта, один адресованный личное ей, второй Майе – открытый с адресом в военкомат города Астрахани и штампом почты города Бреста. Она не удержалась и заглянула внутрь.

Извещение. Капитан (зачеркнуто), сверху надписано майор и номер приказа, Ненашев Максим Дмитриевич, уроженец такой-то области, такой-то деревни, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге был подло убит вечером 21-го июня 1941-го года. Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии, согласно приказу НКО № 20 от 13 июня 41-го года.

Теперь письмо ей.

Нет, этого не может быть! Роман «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Полина читала, но чтобы так? Смешно! Рассудок отказывался верить. Но девушка его же видела, мало того, была влюблена. И этот старшина видел Ненашева, мало того, они ему верили.

Полина позвала мужа и обратилась к Федору.

— Расскажите мне о майоре.

Тот рассказал, что видел. Все события последних дней, ответил на вопросы, а потом засобирался.

— Спасибо вам. Куда вы теперь?

— Какая разница, — Федор решил все же заехать домой, попрощаться, а потом вернуться в дивизию. Где искать саперный батальон неизвестно, так что его путь лежал в один из военных городков на Урале. — Прощайте, вряд ли мы когда-нибудь свидимся.

— А может?… — Полина мысленно перебирала варианты, как оставить гостя в столице.

— Максим Дмитриевич сказал, что тогда сами подведете себя. В Москве мне оставаться нельзя, и берегите девушку, — казак подхватил вещмешок и решительно вышел из квартиры. Никто больше в Москве его не видел.

— А что! Правильный человек, этот Ненашев, надо так везде людей готовить…

У нее жутко разболелась голова, так, что пришлось взяться пальцами за виски.

— Погоди, мне надо побыть одной!

В конце письма шли давно знакомые, но почему-то забытые слова. Ошибкой считать задачу разведки выполненной даже если она добыла, обработала и донесла до руководства информацию. Она должна бороться с любой попыткой ее игнорировать. Требуется величайшее гражданское мужество, ибо нет ничего легче, как затем говорить о том, что я, мол, вам об этом писал, а вы меня не послушались[635].

Ужасный гнетущий страх разрывал в клочки ее душу. Она словно наяву увидела, как в адском огне войны сгорают двадцать семь миллионов человек ее страны. Вот, что всегда носил в душе майор, а теперь и ей с этим жить!

И что потом? Жить дальше, дальше исполнять свою работу, как и все потерять мужа, стать забытым в будущем детском писателем, сверяя эти записи с происходящими событиями?

Нет! Никогда!

Вот почему этот человек встретил войну на границе. Он знал, что ему не поверят, но там, где мог