убежали восвояси и отправились искать себе новый дом.

Вот почему фермер с женой и по сей день готовы поклясться, что их кошка понимает английскую речь; ведь она, надо думать, подслушала их разговор над корзинкой! И теперь, если им приходит в голову посплетничать о соседях, пока кошка в комнате, говорят они шопотом, чтобы та не услышала. Но, между нами, на самом-то деле кошка ни единого слова не понимает!

Наконец, настал черед рассказывать тянитолкаю. А тянитолкай был необычайно застенчив и робок, и когда следующим вечером звери обратились к нему с просьбой, он отвечал в высшей степени учтиво:

— Мне бесконечно жаль вас разочаровывать, но боюсь, что никаких историй я не знаю, — во всяком случае, таких, чтобы не стыдно было занимать ваше время.

— Да ладно тебе, приятель, — тявкнул Джип. — Нечего тут скромничать. Все мы рассказали по истории. Уж не хочешь ли ты сказать, что прожил всю свою жизнь в африканских джунглях без каких-либо приключений? Наверняка у тебя в запасе полным-полно всяких баек.

— Да, но я, понимаете ли, по большей части жил тихо-мирно, — отозвался тянитолкай. — Наш народ вообще держится достаточно обособленно. Мы занимаемся своими делами и ужасно не любим мешаться в чужие свары, ссоры и приключения.

— А ты подумай минутку, — предложила Кря-кря. — Глядишь, чего-нибудь и вспомнится… — Не приставайте к нему, — шепнула утка остальным. — Просто оставьте его в покое, пусть подумает… сами знаете, головы у него две. Что-нибудь да придет на ум. Вот только смущать его не нужно ни под каким видом.

Минуту-другую тянитолкай поскребывал по полу веранды изящными копытцами, словно погрузившись в мысли. Затем, подняв одну из голов, он тихонько заговорил, — а вторая голова сконфуженно покашливала из-под чайного столика.

— Э-э-э… ну, история не ахти какая… Но чтобы время скоротать, может, и сгодится. Я расскажу вам про охотников на страусов из племени бадамоши. Вы, верно, знаете, что у чернокожих туземцев есть самые разные способы охотиться на диких животных. И к каждому зверю — подход особый. Например, если нужен жираф, туземцы выкапывают в земле глубокие ямы и накрывают их тонкими ветками и травой. А потом ждут: появляется жираф, наступает на настил — и проваливается в яму. Тут-то охотники выбегают из укрытия и ловят его. Для некоторых разновидностей особо бестолковых антилоп они плетут ширмочку из ветвей и листьев размером с человека. Охотник, держа ширму прямо перед собою на манер щита, медленно подкрадывается к антилопе как можно ближе, а затем бросает копье или стреляет из лука. Разумеется, видя движущиеся листья, глупая антилопа думает, что это всего-навсего деревья качаются под ветром, и не особо к ним приглядывается, ежели у охотника хватает ума передвигаться бесшумно.

Есть у дикарей и другие охотничьи уловки, по большей части такие же обманные и подлые. Но та, что изобрели охотники на страусов из племени бадамоши, пожалуй, самая гнусная из всех. Скажу вкратце, в чем она заключается. Страусы, как вы знаете, обычно держатся небольшим стадом, как и копытные животные. И ума у них не то чтобы много. Вы ведь слышали, как страусы, завидев человека, прячут голову в песок, полагая, что если они чужака не видят, значит, и он их видеть не может. Это не слишком-то хорошо говорит об их интеллекте, верно? То-то. Ну, так вот: в стране бадамоши было не так уж много песка, чтобы прятать в него головы, — что страусам в некотором смысле шло только на пользу. Потому что в тех краях, завидев человека, страусы обращаются в бегство, — бегут искать песок, надо думать. Как бы то ни было, бегство спасает им жизнь. Так что охотникам бадамоши пришлось изобретать какую-нибудь уловку, чтобы подобраться к страусам поближе, смешаться со стадом и перебить птиц. И придумали они очень умную штуку. Собственно говоря, как-то раз я случайно наткнулся в лесах на группу охотников, что отрабатывали свой новый трюк. Охотники раздобыли где-то страусиную шкуру и теперь по очереди влезали в нее и учились ходить и вести себя как настоящие страусы, поддерживая длинную шею при помощи палки. Спрятавшись, я понаблюдал за ними и сразу понял, что бадамоши затевают. Они задумали, прикинувшись страусами, смешаться со стадом и перебить птиц топориками, которые прятали под шкурой.

А надо сказать, что с тамошними страусами я был в большой дружбе, — с тех самых пор, как они вывели из строя бадамошский теннисный корт. Несколько лет назад вождь племени, отыскав прекрасный луг, заросший слоновьей травкой, — мое любимое пастбище, между прочим! — приказал выжечь траву под корень и разбил там теннисный корт. Он, понимаете ли, видел, как в эту игру играют белые, и решил, что надо бы и ему поучиться. Но страусы приняли теннисные мячи за яблоки и съели их все до единого, — эти птицы, видите ли, ужасно неразборчивы, когда дело доходит до еды. Да-да, они прокрадывались сквозь джунгли к самому краю теннисного корта, и как только мяч выбивало за ограду, они хватали его и заглатывали уже на бегу. Вскоре у вождя не осталось больше мячиков, и теннисный корт приказал долго жить. Так что мое замечательное пастбище снова заросло пышной травой, и я туда возвратился. Вот так мы и подружились со страусами.

И вот, видя, что моим друзьям угрожает неведомая для них опасность, я отправился к вожаку стада и все ему рассказал. До крайности бестолковая была птица; чего мне стоило вбить ему в голову хоть что- нибудь!

«Так запомните, — сказал я на прощанье, — вы легко опознаете охотника, когда он появится в вашем стаде, по цвету и форме ног. У страусов ноги сероватого оттенка, — вон, посмотрите на ваши, — а у охотников — черные, и притом куда толще». Видите ли, шкура, которую собирались использовать бадамоши, ног не прикрывала. «Так вот — велел я, — скажите всем своим птицам: как только какой-нибудь черноногий страус попытается затесаться в стадо, пусть все разом набросятся на него и зададут ему знатную трепку. Это преподаст охотникам бадамоши хороший урок».

Вы, конечно, подумаете, что теперь все должно было сойти благополучно. Но я не учел потрясающей бестолковости страусов! Вожак стада, возвращаясь вечером домой, увяз в болоте и дурацкие его ноги перемазались в черном иле, причем грязь так и засохла на них толстым слоем. И вот, перед тем, как укладываться спать, вожак повторил страусам все мои подробные указания.

На следующее утро вожак слегка проспал, так что стадо вышло раньше него и теперь паслось в приятном местечке на склоне холма. И вот этот тупица-вожак, — глупейший из всех самцов-страусов, — не позаботившись даже отряхнуть ноги от грязи, в которой вывозился накануне, гордо вышагивая, выступил на открытое пространство, рассчитывая на торжественный прием. И уж какой торжественный прием его ждал, невежду! Как только прочие птицы заметили его черные ноги, они спешно оповестили всех и каждого и по условленному сигналу набросились на беднягу-вожака и отколотили его едва ли не до полусмерти. В этот самый момент к месту событий подоспели бадамоши, только сейчас и не раньше. А глупые страусы так увлеклись, колотя своего вожака, которого посчитали замаскированным охотником, что чернокожие туземцы подобрались совсем близко и переловили бы все стадо, если бы я вовремя не подал голос и не предупредил птиц об опасности.

После этого я, разумеется, понял, что если хочу спасти моих славных, но безмозглых друзей от гибели, лучше мне самому что-нибудь предпринять.

И вот что я надумал: как только охотники-бадамоши уснут, я пойду и унесу эту страусиную шкуру, — ведь другой у них нет! Так что их замечательная охотничья уловка обернется ничем.

И вот, под покровом ночи, я крадучись выбрался из джунглей и направился к хижинам охотников. Мне приходилось пробираться с подветренной стороны, чтобы собаки меня не учуяли. Я, видите ли, больше опасался собак, чем самих охотников. Удрать от людей мне ничего не стоило; я-то куда проворнее; но вот от собак с их нюхом оторваться труднее, даже под прикрытием джунглей.

Подкравшись с наветренной стороны, я принялся искать шкуру у хижин. Поначалу, нигде ее не видя, я уж было решил, что бадамоши где-то спрятали свое сокровище. А бадамоши, подобно многим чернокожим племенам, укладываясь спать на ночь, всегда оставляют одного туземца на страже. Я отлично видел часового: он маячил в самом конце ряда хижин; и, уж разумеется, я позаботился о том, чтобы не попасться ему на глаза. Но, проискав страусиную шкуру довольно долго, я заметил, что ночной сторож так ни разу и не пошевелился: сгорбившись на табурете, он сидел совершенно неподвижно. Тут я догадался: да он, должно быть, спит! Так что я подошел ближе и к вящему своему ужасу обнаружил, что туземец укрылся страусиной шкурой на манер одеяла, — ведь ночь выдалась прохладная.

Как добыть шкуру, не разбудив часового, — вот в чем состояла проблема. На цыпочках, не дыша, я подошел совсем близко и принялся осторожно стягивать шкуру с плеч часового. Но этот негодник частично