кто-нибудь по пути в тюрьму?

— Нет, — уверенно ответил доктор, — нет, было еще слишком рано, даже солнце еще не взошло. А на берегу меня видели только стражники и еще одна женщина, как я понял, она приходится женой одному из них. Но на улице, когда меня вели в тюрьму, не было ни одной живой души.

— Что же, может быть, мне и удастся вытащить тебя отсюда, — сказал барон Пибоди. — Посиди здесь, пока я все не улажу. Надо, чтобы стражники, взявшие тебя на месте преступления, отказались от своих слов. А потом немедленно уходи из города.

— Кстати, стражники все еще ищут тело женщины? — спросил доктор. — Скажи им, чтобы не тратили время напрасно.

— Они уже прекратили поиски. С них хватило и того, что они нашли плащ и шляпку «жертвы». Я скажу им, что ты выбросил в море старую одежду. В общем-то это будет почти правда. Уж я постараюсь уладить все так, чтобы они держали язык за зубами, и в цирке ничего не узнают. Но прошу тебя, Джон, не приводи сюда свой зверинец и, будь так любезен, никого больше не бросай со скал в море. Не дай Бог, это войдет у тебя в привычку, и тогда тебе так просто не отвертеться. К тому же из-за тебя разорится цирк. А теперь посиди здесь еще немного, а когда тебя выпустят, не задерживайся в городе ни на минуту.

— Конечно, конечно, — ответил доктор. — Я очень благодарен тебе, Вильям. Но давай вернемся к охоте на лис. Представь себе, что ты лиса…

— Ты опять за свое? — не на шутку рассердился барон Пибоди. — Лисиц в лесах много, и нечего им плодиться.

Со скрипом открылась дверь, и в камеру вошел начальник тюрьмы.

— У вас очень удобная тюрьма, — сказал ему Джон Дулиттл. — Мне здесь понравилось.

Начальник тюрьмы и барон Пибоди переглянулись, пожали плечами и ушли. А доктор принялся расхаживать по Камере. Он вспомнил своих зверей, цирк и неожиданно для самого себя размечтался, какое замечательное представление можно было бы устроить с его друзьями. Когда через полчаса пришел тюремный надзиратель, он увидел, что арестант бродит по камере с мечтательной улыбкой на лице.

— Начальник тюрьмы просил передать вам поклон, — сказал надзиратель. — Он извиняется перед вами за ошибку, господин доктор, мы ни в чем не виноваты. Это все олухи из береговой стражи. Им все померещилось, а теперь они взяли свои слова назад. Вы свободны и можете идти куда вам угодно.

— Спасибо, — поблагодарил его доктор. — Сейчас я уйду. Хотя, честно говоря, уходить мне не очень хочется. Ваша тюрьма лучшая из всех, в которых мне довелось побывать. Передайте господину начальнику, что я был рад с ним познакомиться и не держу на него зла. Я прекрасно отдохнул и выспался. Камера светлая, тихая и уютная, было бы совсем недурно посидеть здесь пару месяцев и поработать как следует. А то там, на воле, одолевают разные заботы и на работу совсем не остается времени. Прощайте.

Он направился к двери и вдруг остановился. «У меня же совсем нет денег, — подумал доктор. — Может быть, Вильям одолжит мне шиллингов двадцать на почтовую карету до Ашби? Как бы то ни было, прихвачу я с собой на всякий случай остатки каравая».

И он вернулся назад.

— Простите, — сказал он надзирателю. — Насколько я понимаю, хлеб дали мне и он теперь моя собственность. Позвольте, я заберу его с собой.

И доктор покинул тюрьму, где ему так понравилось.

К сожалению, мирового судью барона Вильяма Пибоди доктор уже не застал. Тот уехал охотиться на лис и должен был вернуться только к следующему утру. Джон Дулиттл снова оказался без гроша в кармане.

Он вышел на главную городскую площадь. Оттуда шли в разные стороны три дороги: на север, на юг и на восток. Сначала доктор хотел направиться на восток, но потом поразмыслил и решил, что лучше ему возвращаться в Ашби кружным путем, чтобы не встретиться с теми людьми, которые приняли его за разбойника.

Поэтому он побродил по площади, полюбовался на старую ратушу, а затем зашагал на юг. Утро было прекрасное. Вовсю светило солнце, шелестела листва, чирикали воробьи. Доктор нес под мышкой пол каравая хлеба и радовался жизни.

Вскоре город остался позади. К полудню доктор добрался до развилки дорог. Там стоял указатель с надписью: «До Эпплдейка — 10 миль». Красивая, обсаженная кустами дорога на Эпплдейк понравилась доктору больше, и он решил свернуть на нее.

— По такой дороге идти будет приятнее, — сказал он себе. — Да и название города — Эпплдейк— звучит неплохо.

Он шагал по узкой дороге. Время близилось к обеду, и пора было перекусить. Доктор поискал глазами ручеек, из которого можно было бы зачерпнуть свежей воды и запить успевший зачерстветь хлеб. Недолго думая, Джон Дулиттл перелез через живую изгородь и пошел по лугу к низине.

Там и в самом деле протекал ручей. На его берегах росли большие деревья, дававшие прекрасную тень. Доктор утолил жажду прохладной чистой водой, сел, прислонившись спиной к большому дубу, и принялся уплетать хлеб за обе щеки. Рядом с ним в траве прыгал скворец, Доктор бросил ему крошек. Птица благодарно пропела звонкую трель и вмиг склевала угощение.

Доктор заметил, что одно крыло у скворца не разгибается. Он взял птицу в руки и увидел, что перья на крыле склеены сосновой смолой и из-за этого бедная пичуга но могла летать. Он осторожно очистил крыло от смолы. Скворец вспорхнул и полетел охотиться на мошек, а доктор растянулся на траве и уснул под журчание ручейка.

Когда Джон Дулиттл открыл глаза, то увидел перед собой лисью семейку. Красавица лиса с тремя лисятами сидела в трех шагах от него и терпеливо ждала, когда доктор наконец проснется.

— Здравствуйте, доктор, — сказала лиса. — Меня зовут Ночная Тень. Я много слышала о вас и никак не ожидала, даже в мыслях себе представить не могла, что встречу ваш в нашем лесу. Я уже давно собиралась отправиться к вам в Паддлеби за советом и очень рада, что случай привел вас сюда. О том, что вы здесь, мне сказал скворец.

— В самом деле? — удивился доктор и сел. — Я тоже рад встрече с тобою. За каким советом ты хотела прийти ко мне в Паддлеби?

— Посмотрите одного из моих детей, — попросила лиса и показала лапой на толстенького лисенка. Тот с почтением поглядывал на знаменитого звериного доктора. — У него что-то с передними лапками.

— Ну-ка иди ко мне, малыш, — позвал доктор.

Лисенок без страха подошел к Джону Дулиттлу. Доктор посадил его к себе на колени и осторожно ощупал лапки.

— Он не может бегать так быстро, как другие мои дети, — говорила мать. — Когда за нами гонятся собаки, он не поспевает за остальными. Не можем же мы бросить его на растерзание, а поэтому всей семье грозит опасность. Посмотрите, что с ним. У нас в роду такого еще не бывало.

— Так-так-так, — проговорил доктор и перевернул лисенка на спину. Теперь все четыре его лапки торчали вверх. — Здоровый, крепкий малыш, но у него плоскостопие. Из-за этого передние лапки быстро устают. Пусть каждый день, утром и вечером, делает упражнения — сначала встать на цыпочки, потом опуститься, снова встать и снова опуститься. Вот так, раз-два, раз-два, раз-два… Следи, чтобы он не ленился и повторял упражнение не меньше двадцати раз, и он очень быстро поправится. Через две-три недели ты его не узнаешь.

— Спасибо, доктор, — поблагодарила лиса. — Если бы вы знали, как много забот и хлопот с этими сорванцами. Иногда с ними просто сладу нет. А ты, Звоночек, — обратилась она к больному лисенку, — каждый день, утром и вечером, будешь вставать на цыпочки тридцать раз. Я не хочу, чтобы в нашей семье завелось это… плоскостопие. Наш род очень старый и славный… Ой, что это?

Лиса умолкла. Ее красивый пушистый хвост вздрогнул и приподнялся, а в широко открытых глазах мелькнул страх. Мгновение спустя из-за холма донесся ненавистный всем зверям звук охотничьего