деньгами не могу, нет у меня денег. Есть немного золота в украшениях, да еще всякие красивые вещицы — не драгоценные, но просто хорошо сделанные.

Мужик фыркнул:

— Уж и не знаю, какой клинок бабе по руке будет. Разве что тот, что из ее мужика растет.

Я пожал плечами, высмотрел в углу железный прут в палец толщиной, покрутил в руках — вроде металл не хрупкий — и завязал узлом. Подумал немного, добавил на концах гламурные завитушки. Не знаю, для чего железяка предназначалась, вроде такой толщины колесные чеки… но теперь хозяину придется править прут, чтобы из него хоть что-то получилось.

— Понял, — сказал кузнец. — И откуда ты такая, красавица? Ведьма с северных гор? Или наслушалась сказок о стародавних поляницах да решила счастья попытать, вдруг какой богатырь попадется? С такой-то силушкой жениха под стать и впрямь найти трудно.

— Ведьма, — я решил не вдаваться в подробности. — Только не с севера, а из таких дальних краев, о которых вы и не слышали. Кум тебе, дядько, если захочет, все расскажет.

Кузнец снова фыркнул, почесал бороду и наконец-то спросил:

— А звать-то тебя как?

— Адой звать. А тебя — Чернях, мне хозяин лесной сказал.

— Ну, вот и познакомились. Ладно, девка, раз кум за тебя говорит, то так тому и быть, помогу. А что тебе надо? Конный палаш?

— Да, вроде того. Под одну руку, но длиннее, чем тот, что у пеших воинов.

Кузнец снова поскреб бороду, повертел в руках мой фламберг:

— Укоротить, конечно, можно, но жалко такую красоту корежить. Эльфийская работа?

— Вроде того, — кивнул я. — По случаю достался. Сделан для богатыря, что в строю, в первой линии бьется. Да только мне в строю еще не скоро стоять. А для одиночки — не особо ловкий клинок, хоть и красивый.

— Ишь ты, девка, а понимаешь, что к чему! — принял решение кузнец. — Не переживай за свое перышко, ни один мастер не станет портить то, что с душой сделано. Меч этот — для княжьего гридня, что в парадной палате за хозяйским плечом стоит. К нему и камзол узорчатый нужен, и шапка с золотым шитьем. Знаю я, кто такому клинку обрадуется. Так что не прогадаю.

— Точно, это штука для тех, кто богатством бахвалиться любит. Не мне-то что делать?

— А для тебя я что попроще найду.

Я удивился: откуда в деревенской кузне меч, пусть даже самый завалящий? Тут вряд ли что-то сложнее подков делают. Однако мужик, откинув крышку стоящего у стены ларя, достал из него именно то, что было мне нужно: тяжелый, с прямой гардой, полуторник.

— Тоже по случаю достался, — лукаво ухмыльнулся кузнец.

Я уцепился за меч. А ведь отличная вещь! Достаточно увесистый, удобный эфес… был удобный. Однако, похоже, кто-то со всей силы саданул молотом по яблоку, сплющив его и заодно расколов деревянные накладки на рукояти. Но это — пустяки, привести в порядок недолго. Зато сталь вроде не хуже той, что в Круге Развитых делают. Черный, матово поблескивающий клинок меня заинтересовал противоречием со средневековым уровнем технологий. Я осторожно потрогал лезвие. Видно, что меч не раз был в бою, но кромка острая, будто только что из-под точильного круга. Несколько выбоинок — и все. Я потер сталь, дыхнул на нее. Какой-то непонятный металл… Хотел даже лизнуть, как услышал смешок кузнеца, догадавшегося о моих мыслях:

— Небесное железо это.

— Откуда?

— От черных демонов. Говорю же — по случаю досталось.

Я пожал плечами:

— Поможешь починить? Тут подправить немного надо.

Кузнец взглянул на меня с большим интересом, чем тогда, когда я хвастал силой, куроча железные прутья:

— Я и сам справлюсь. Мой товар дешевле твоего. Узорочье нынче в цене. Но посмотрю, что ты тут накуешь.

— Ковка — ерунда, а вот где кожи на оплетку достать?

Мы так увлеклись, что забыли о лешем, приткнувшемся на лавке подальше от горна.

Старик долго молчал, но, в конце концов, не выдержал:

— Ладно уж, разговаривайте свои человечьи разговоры, а мне здесь душно. Пойду я.

Мне стало стыдно:

— Не знаю даже, как благодарить тебя, дедо! Нет у меня ничего, чем отдарить тебя за ту услугу, что ты мне оказал. Только верь: что смогу, для здешних лесов сделаю. Хотя власти моей не так уж много.

— Пустое, — махнул рукой леший. — Людям — людское, нелюдям — нелюдское. Лучше помоги моему куму, если он решится тебя попросить. Сам я говорить ничего не буду, его пытай.

Я вопросительно взглянул на кузнеца, но только поморщился и поклонился лешему:

— Бывай здоров, кум! Знаю, что тяжко тебе у меня, но такое уж мое дело.

Леший коротко кивнул и исчез за дверью.

— А о какой помощи дед говорил, — спросил я.

Но кузнец лишь отмахнулся:

— Потом, девка! Разговор долгий и непростой. А ты, я думаю, всю ночь шла. Пуща моего кума отсюда — в паре дюжин дней пути. На севере, если по конному тракту скакать, на Артанской гряде. Знаю, вел тебя лешак своими хитрыми тропами, да все одно — дорога неблизкая. Даже и не знаю, кто бы смог, как ты, босиком по ней прошлепать.

Мне почему-то стало от этой похвалы стыдно, и я проворчал:

— Жить захочешь — и не так поскачешь… Хотя… Дядько Чернях, а можно еще попросить?

— Чего еще-то?

Я достал из торбочки несессер с украшениями, которые Ляля велела мне нацепить на себя, когда буду на Лысой горе. Я, конечно, благополучно про них забыл, но сейчас побрякушки оказались весьма кстати:

— Вот серьги золотые. Сможешь продать и купить мне сапоги покрепче? А то как-то несолидно воину босиком, словно мальчишка-пастух, расхаживать.

— Тоже мне, воин! — фыркнул кузнец, но вдруг осекся. — Хотя, может, и воин, потому как первый раз вижу бабу, которая с такой красотой по доброй воле расстается. Ладно, сделаю, а на остаток от твоего золота еще тебе чего куплю. Ну, что в дороге пригодиться. Только это в городище ехать надо. Хотя вроде причина есть — меч твой… Ладно, пошли в дом. Поешь там, да я моей Ладушке скажу, чтобы она тебе на сеновале постелила. Не хочу, чтобы соседи о том, что у меня кто-то гостит, знали. И так меня давно чуть ли ни колдуном в деревне считают, а колдуном у нас быть опасно. Так что тебе на люди лучше не показываться. К вечеру выспишься, я из городища вернусь — подумаем, что дальше делать.

Меня уже покачивало от усталости, так что от следующего часа в памяти остались лишь отдельные картинки.

Избу я толком не рассмотрел. Только заметил, что топят тут по-белому, поэтому стены чистые, не в копоти, на ошкуренных, слегка потемневших бревнах висят то ли вышивки, то ли гобелены, да куча полочек со всякими резными да расписными посудинами.

Ладушка — жена Черняха — поразила красотой. Не молодая уже, лет сорока, наверное, женщина, лицо по-крестьянски смуглое, обожженное солнцем, обветревшееся, в мелких морщинах. Но при этом ни грамма того, что ощущается как «бабскость». Точеные, изящные черты, черные брови вразлет, огромные синие глаза. И коса, в которой уже посверкивает седина, — почти до колен. Интересно, сколько парней из- за нее друг другу юшку из носа пускали, когда она невестилась?