— Ужинать будешь? — спросила Алексис.

— Это было бы здорово, — ответил Джек. — Умираю от голода. У меня не было времени на ленч.

— Мы ели стейк на гриле, жареный картофель, паровую спаржу и салат. Тебя это устроит?

— Похоже на сказку, — облизнулся Джек.

За все это вовремя Крэг не произнес ни слова. Он сидел в большой комнате на диване в сорока футах от них, точно на том же месте, что и утром. Правда, на сей раз без газеты. На нем был тот же костюм, что и днем, но рубашка была измята, пуговица на воротничке расстегнута, а галстук ослаблен. Крэг сидел неподвижно словно статуя, упершись взглядом в громадный экран над камином, что было бы вполне нормально, если бы телевизор работал. На кофейном столике стояли полупустая бутылка виски и до краев наполненный янтарной жидкостью старомодный стакан.

— Что он делает? — понизив голос, спросил Джек.

— То, что видишь, — ответила Алексис. — Он страдает. И жалеет себя.

— Как прошел день?

— Ничего нового. Именно поэтому он и занервничал. Свидетельские показания давал первый из трех медицинских экспертов, представленных стороной истца. Это был доктор Уильям Тардофф — главный кардиолог Мемориальной больницы Ньютона.

— Ну и как он?

— Любви у присяжных не искал. Он объяснил, почему первый час, даже первые минуты при инфаркте так важны для больного. Несмотря на несколько протестов Рэндольфа, он добился, чтобы в протокол было занесено его мнение: шансы на выживание Пейшенс Стэнхоуп были бы выше, если бы не задержка с доставкой пациентки в лечебное учреждение по вине Крэга.

— Звучит весьма грозно, если учесть, что обвинение исходит от главы отделения той больницы, с которой тесно связан Крэг.

— У Крэга есть причина для депрессии. Врачам, которые возводят себя на пьедестал, трудно выслушивать критику. И особенно больно она бьет, если критик — уважаемый коллега.

— Удалось ли Рэндольфу в ходе перекрестного допроса как-то ослабить нанесенный доктором удар?

— В какой-то степени удалось. Но у меня складывается впечатление, что он все время выступает вдогонку.

— Согласно существующим правилам первым выступает истец. Время защиты наступит позднее.

— Мне кажется, что это несправедливо, но альтернативы у нас нет.

— Сегодня выступали лишь два свидетеля? — спросил Джек.

— Нет. Три. Перед доктором Тардоффом выступала Дарлен — медсестра Крэга. Ее терзали по поводу проблемных пациентов, и результат был примерно таким же, как и при допросе Марлен. Рэндольф страшно злился, что Крэг не рассказал ему об этом раньше. Его негодование легко понять.

— Я до сих пор недоумеваю, как Крэг допустил подобную глупость.

— Думаю, что это лишний раз говорит о его высокомерии.

— Ты к нему слишком снисходительна. С моей точки зрения, это говорит о глупости, способной очень сильно навредить в суде.

— Я удивлена, что этот вопрос вообще обсуждался. Он не имеет отношения к существу дела, но бросает тень на личность ответчика. Но больше всего меня волнует не это.

— Что же волнует тебя больше всего? — спросил Джек, обратив внимание на то, что Алексис слегка покраснела.

— То, что определение проблемный для некоторого типа пациентов вполне уместно.

— Это почему же? — поинтересовался Джек.

Лицо его сестры залилось яркой краской — она приняла вопрос близко к сердцу.

— Потому что каждый из этих типов действительно создает проблемы. На мой взгляд, определение проблемный пациент для них слишком мягкое. Они все — неисправимые психи. Я знаю, мне о них рассказывал Крэг. Эти люди понапрасну отнимали у него время. Им следовало обращаться к психиатру или к психологу — к тем, кто мог помочь им справиться с их проблемой. Худшей из них была Пейшенс Стэнхоуп. Год назад был период, когда она примерно раз в неделю вытаскивала Крэга из постели и требовала, чтобы срочно приехал, хотя в вызове не было никакой необходимости. Это действовало на всю семью.

— Выходит, ты не жаловала Пейшенс Стэнхоуп?

— Конечно, я сердилась. Вскоре она стала настолько невыносимой, что Крэг переехал в Бостон.

Джек внимательно посмотрел на Алексис. Он знал, что в детстве у нее была склонность драматизировать события, и, судя по ее реакции на Пейшенс Стэнхоуп, эта склонность осталась.

— Значит, ты не очень жалела, что она умерла, — сказал Джек, и это скорее было утверждение, чем вопрос.

— Жалела? Да я была просто счастлива. Я много раз просила его вычеркнуть эту даму из числа своих пациентов и найти для нее другого врача — предпочтительно психиатра. Но ты знаешь Крэга. Он каждый раз отказывался. Крэг, конечно, не считал зазорным направлять пациентов к специалистам, но отказ от пациента был в его понимании равнозначен профессиональной несостоятельности. Пойти на это он не мог.

— Он много пьет? — спросил Джек, кивнув в сторону неподвижного Крэга.

— Слишком много, и притом — каждый вечер.

Джек понимающе кивнул. Он знал, что алкоголь и наркотики часто служили утешением врачам, против которых были выдвинуты обвинения.

— Кстати, о выпивке. Что бы ты предпочел? Пиво или вино? В холодильнике есть и то и другое.

— Пиво было бы в самый раз, — сказал Джек.

Пока Алексис возилась с ужином, Джек, взяв из холодильника пиво, вышел из кухни и направился к дивану. Крэг не пошевелился, но его налитые кровью глаза уставились на Джека.

— Мне жаль, что этот день в суде был таким тяжелым, — сказал Джек, пытаясь втянуть Крэга в разговор.

— И какую же часть заседания ты видел? — спросил Крэг.

— Когда свидетельствовала твоя служащая Марлен. Должен признаться, что я был очень огорчен.

Крэг, словно отгоняя невидимого комара, махнул рукой, но ничего не сказал. Его взгляд снова уперся в темный экран телевизора.

Джеку очень хотелось спросить Крэга о метке «П.П.». Ему хотелось понять, зачем он это сделал. Но по здравом размышлении Джек решил, что спрашивать не стоит. Это, конечно, удовлетворило бы его праздное любопытство, но не помогло бы делу. Алексис права. Это было проявлением снобизма. Крэг принадлежал к тем врачам, которые не сомневались в том, что все их поступки оправданны и благородны. Благородна вся их жизнь, потому что они преданы избранному делу и ради него идут на жертвы. Они всегда ощущали себя избранными.

Не разговорив Крэга, Джек вернулся в кухню, а оттуда прошел во внутренний двор, где Алексис готовила для него на гриле стейк. Сестра устала от разговоров о судебном процессе. Она хотела побольше узнать о Лори и об их свадьбе. Джек изложил главное, не желая вдаваться в подробности; он чувствовал себя виноватым, потому что Лори пришлось в одиночку заниматься всеми предсвадебными делами. Но он в любом случае был обречен чувствовать себя виноватым. Если бы он уехал в Нью-Йорк, то испытывал бы чувство вины перед сестрой. Так или иначе, он кого-то обижал. Джек с досады залез в холодильник и взял еще две банки пива.

Через пятнадцать минут он уже сидел за круглым семейным столом, а перед ним дымилось блюдо с ароматной пищей. Алексис с чашкой чая заняла место напротив. Крэг немного оживился, включил телевизор и стал смотреть местные новости.

— Мне хочется, чтобы ты выслушала мой рассказ о том, как я провел этот день. Вам предстоит решить, какую роль я должен сыграть в этом деле и что, по вашему мнению, должен сделать. Надо признаться, что день у меня выдался весьма продуктивный.

— Крэг! — окликнула Алексис мужа. — Думаю, что тебе стоит бросить свой спасательный круг и послушать, что скажет Джек.