ученые не поймут, что ничего плохого в общении с Капицей нет. В настоящее же время их отношение к нам очень настороженное, они явно считают, что нас лучше избегать.
Не знаю, когда люди у нас поймут, что Капица не такой страшный преступник, как им кажется, что им просто надо сделать попытку и посмотреть, что из нее выйдет. Однако вся необходимая помощь институту оказывается, так что пожаловаться не на что, хотя, как Вы сами сказали, она должна быть постоянной, а не эпизодической. И, конечно, самым большим показателем будет — разрешат ли Институту работать так, как хочет директор, или он вынужден будет снова воевать за свое право заниматься теми исследованиями, которыми он хочет, а не теми, которых от него хотят. Пусть у нас уже есть некоторый опыт борьбы с любыми трудностями, однако эта борьба означает пустую трату времени. Должна сказать, что у меня нет никаких оснований ожидать такого хода событий; кроме того, я знаю, как хорошо Капица может противостоять любому давлению.
Интересно, увидим ли мы Вас в Москве в следующем году? Мне очень бы этого хотелось, и мне хотелось бы знать, каким Вы найдете Капицу. Думаю, было бы забавно наблюдать вашу беседу: вы оба не лезете за словом в карман и не стесняетесь говорить неприятную правду, чтобы увидеть, что из этого выйдет. Думаю, что беседа при вашей встрече будет оживленной.
Не знаю, не передумали ли Вы посылать нам еженедельник, но мы не получили ни одного.
Ну что же, я надеюсь в следующем письме с радостью сообщить Вам, что Капица снова работает.
Интересно, приходило ли Вам когда-нибудь в голову, насколько стимулирующей личностью Вы являетесь? Во всяком случае, я обязана Вам очень многим, и я хотела бы еще раз сказать Вам, что я очень ценю Ваше доброе отношение и Ваши советы…»
Хочется отметить, что обширная переписка с крупнейшими учеными и политиками, свидетельствующая о той роли, которую Анна Алексеевна сыграла в те трудные времена поступила в Архив Капицы лишь после ее кончины. Она вообще не любила говорить о «своей деятельности», никогда не выставляла свои заслуги. Но теперь ее письма хранятся в толстой папке с надписью: «Письма Анны Алексеевны в защиту П. Капицы», и, как нам кажется, именно в этих письмах раскрывается вся самоотверженность и полнота ее любви к Петру Леонидовичу.
Война
Из воспоминаний Анны Алексеевны
Начало войны. Мы услышали молотовскую речь — объявление войны, когда ехали из города на дачу, по приемнику в машине. Надо было начинать какую-то новую жизнь. Примерно через месяц большая часть Института была эвакуирована в Казань. Отправили мы туда наших сыновей, а сами еще какое-то время жили в Москве. Под большим зданием Института у нас было бомбоубежище, и туда приходили не только оставшиеся в Москве сотрудники, но и люди со стороны. Отчего-то всем казалось, что наше убежище лучше, чем другие, хотя, я думаю, что все они были более или менее одинаковыми. Я старалась во время бомбежек всегда быть там, чтобы у людей была уверенность: если жена директора с ними, значит, все будет хорошо. Я старалась всех устроить. Налеты были в основном вечером и ночью. Приходили и сидели люди с детьми, и мне хотелось, чтобы все хотя бы чувствовали себя здесь в безопасности.
А потом пришлось уезжать в Казань, и было это, наверное, в октябре. Я помню, что ехали мы туда вместе с Фрумкиными — Амалией Давыдовной и Александром Наумовичем. В Казани мы поселились в помещении бывшей дворницкой университета. Мы жили внизу, а на втором этаже — Чудаковы (семья академика Е. А. Чудакова. —
В Казани я начала работать в госпитале сестрой-санитаркой в хирургическом отделении. Я была «подъемной силой» и могла сгодиться абсолютно на любую работу. Петр Леонидович устроил себе лабораторию в главном здании университета. В те годы он в основном занимался кислородом и довольно часто в связи с этим ездил в Москву.
Во время войны, да и после ее окончания, Петр Леонидович с большим энтузиазмом работал с кислородом. Ему было интересно заниматься не только научными и инженерными сторонами дела, но и налаживать промышленное производство кислорода и его внедрение. Он никогда не был аппаратчиком, а тут он встал во главе большого промышленного объединения «Главкислород». Это была абсолютно новая для него деятельность, и Петру Леонидовичу было страшно интересно — заставить наших министров работать иначе, чем они привыкли. У меня всегда было некоторое предубеждение против этих занятий Петра Леонидовича, но ему это было интересно, он считал это важным, так что ничего уж тут сделать было нельзя.
Из воспоминаний В. В. Кованова, врача казанского военного госпиталя № 3647
Над нашим госпиталем шефствовала Академия наук СССР и помогала во многих делах.
Младшего персонала в госпитале не хватало: большинство молодых женщин и девушек работали на военных заводах, а к нам направляли пожилых людей, физические возможности которых были ограничены.
Чтобы помочь нам, жены научных сотрудников академических институтов, находившихся в эвакуации в Казани, взяли на себя заботы о тяжелораненых. Вместе со своими детьми они дни и ночи дежурили в палатах. На дежурства приходили как на работу — по графику. Анна Алексеевна Капица брала с собой своих ребят-подростков. Они помогали катать бинты, заготовлять материал для операционной и перевязочной, подавали тяжелораненым воду, чай, кормили обедом. Нашим добровольным помощникам приходилось нелегко. Они недосыпали, недоедали, многое из того, что приходилось делать, было им совершенно незнакомо, и нужно было учиться «на ходу»…
Из писем военных лет
В архиве Анны Алексеевны хранится небольшая пачка писем и документов Антонины Ивановны Шнейдер. К пачке подколото несколько ее пояснительных записок. Вот одна из них: «Шнейдер Антонина. Врач, с кот. я работала в госпитале в Казани. Уехала на фронт, переводила на мое имя деньги для дочери. Были очень дружны».
Здравствуй, дорогая Аня,
Получила твое 2-е письмо и рада до безумия. Ты не представляешь, какой это здесь праздник — получать письма, да еще от любимых друзей.
Когда ты писала письмо, настроение, видимо, у тебя было неважное. У тебя какие-то сомнения насчет твоей работы. Все это напрасно. Твоя работа и помощь такому большому мужу — это во много раз ценнее, чем 10 таких, как я. Ты не улыбайся. Это правда. Ты должна, конечно, в первую очередь помогать ему для блага всего человечества. Ты делаешь большое дело, и никаких сомнений быть не может. <…> Лиду мою крепко береги. Она у меня одна ведь только. Я надеюсь на тебя больше всего. Я знаю, что все
