– Я не знаю ни номера отделения, ни точного адреса. Зато знаю, как туда проехать.
– Тогда поедем вместе! Я не хочу здесь оставаться! – Лиза взяла с кресла дубленку.
– Дорогая, все-таки не стоит оставлять Еву одну. – Я отобрал у нее дубленку и бросил обратно в кресло. – А я вернусь очень быстро, с полицейскими, обещаю тебе.
– Но я боюсь! – упрямилась Лиза.
– Я запру тебя на все замки и ключи заберу с собой. А ты ни под каким предлогом не подходи к двери. К тому же: если против хозяев строились козни, сейчас злоумышленники, кто бы они ни были, знают, что Ева не одна, и сюда не сунутся.
– Можно подумать, что она тебе дорога, эта Ева! – с обидой почти выкрикнула Лиза.
– Не говори глупостей! – возмутился я. – Просто я морально несу за нее ответственность, поскольку стал случайным виновником смерти ее мужа, и… сам ввязался в эту историю. Мы с тобой уже пошли на жертвы, и будет глупо преспокойно уехать сейчас, рискуя ее безопасностью, да еще оставив в полном неведении.
– Но что я ей скажу, если она проснется?
– Ты бы видела, в каком она была состоянии! Уверен, она проспит до утра. А к утру нас здесь уже не будет.
– Надеюсь, – с сомнением произнесла Лиза.
Она уступила мне, но я чувствовал, что в душе жена не согласна с моим решением. Бедняжка пыталась храбриться, но видно было, что она обижена и растеряна.
– Не сердись на меня, – попросил я, – ты же первая будешь беспокоиться, если мы ее бросим.
– Вот еще! – фыркнула она.
– Я же тебя знаю!
– А я – тебя. Ты и Папу Римского убедишь, что Святое Причастие – это только хлеб и вино.
– Ты самая проницательная жена на свете! – Я поцеловал ее в губы. – Включи пока телевизор. И выпей глоточек за новый год и за удачу. Виски тут хватит на целый полк, а лед и газированную воду найдешь в холодильнике.
На лестнице царил полумрак, откуда-то доносились отголоски чужого праздника. Поворачивая ключ в замке, я уже был не столь уверен в своей затее с путешествием. Я оставлял Лизу одну в незнакомой квартире, где даже две массивные металлические двери, обитые лакированным деревом, казались мне слишком хрупкой защитой.
Свежий ночной воздух немного взбодрил меня. Не было видно ни одной живой души. Зато почти во всех окнах домов горел свет. Дождь прекратился, черные деревья, казалось, пережили наводнение. Словно укутанные в вату, фонари утонувшего в тумане Елагина острова выглядели маленькими лунами на облачном небе. Дорога походила на мелкую речку, вышедшую из берегов.
Из соседних домов доносились смех, музыка, звуки застолья. Я с грустью подумал, что в нынешнюю новогоднюю ночь ее немудреными радостями наслаждаются все, кроме меня. А ведь я так ждал этой ночи. Караяны и все остальные наши друзья, наверное, давно забыли о нас. Хотя, возможно, несколько тостов они и подняли за наше здоровье.
Я сел за руль своей верной «Волги». Кожаные сиденья были холодны, неуютны, а от запаха мокрой резины меня затошнило. Подобные ощущения испытываешь, когда утром, после короткого и скверного сна, входишь в прокуренную за ночь комнату. Я чувствовал себя безмерно уставшим, как будто уже наступил тоскливый рассвет. Во мне был тот же внутренний холод, та же снедающая печаль, как после любой праздничной ночи. Мое состояние усугубляла тревога за жену и за женщину, с которой сегодня свела меня череда непредвиденных обстоятельств. Собственно, что могли предпринять против Евы Панкиной? Ее недоброжелатели, наверное, убедились, что не могут добраться до нее, потому что в квартире находятся посторонние люди. Они должны оставить свои замыслы или, по крайней мере, отложить их. Надеюсь, что дальнейшее уже не будет моей заботой.
Постепенно набирая скорость, я почувствовал, что мало-помалу нервы мои расслабляются. Всегда, когда я бывал в дурном расположении духа, езда на машине успокаивала меня. Шины мирно шуршали по мокрому асфальту, а мотор, стараниями Жорика, работал так тихо, что я едва слышал его.
С удовольствием отдавшись движению, я проскочил поворот. Черт! Теперь надо как-то развернуться. Что же все-таки нужно было от Евы Панкиной звонившему ей и отправившему сообщение на мобильник? Почему он хотел уверить ее в том, что муж еще жив? Зачем ему требовалось, чтобы она оставалась дома? Ради разгадки смысла происходящего я сейчас готов был пожертвовать своим дипломом победителя на всероссийском журналистском конкурсе. Впрочем, полиция, надо надеяться, окажется более проницательной, чем незадачливый журналист.
Кому-то стало известно о несчастном случае. Как? А что, если он узнал об этом, потому что находился рядом с пострадавшим? Перед моими глазами снова встала незабываемая сцена: Герман, опираясь на дверцу «Вольво», колеблется, затем – взгляд на меня, и в самый последний момент – бросок на дорогу. Я еще успел подумать: будто он вырывается из чьих-то объятий. Да, скорее всего, он был не один. Может быть, спутник Панкина находился в машине, а потом, воспользовавшись суматохой, вышел из нее и смешался с толпой?
Но возможно, события развивались по-другому. Мысль, озарившая меня, совершенно ошеломляла: Герман был один, но он хотел оторваться от преследователя. Некто шел по пятам за Панкиным, и, чтобы избавиться от слежки, муж Евы «добровольно» бросился под мою машину. Вполне можно представить, что за успешным бизнесменом охотились, а тот не мог обратиться в полицию. Богатые люди не всегда в ладу с законом. Я снова вспомнил глаза несчастного. Этот человек явно переживал какую-то драму. Итак, за ним гонятся, он хочет избавиться от своих преследователей, но не может искать защиты у полицейских. Что же он решает сделать? Он попадает в автокатастрофу, чтобы от него отстали. Я ехал медленно, очень медленно. Я не мог его смертельно ранить. Беда не в том, что я сбил его, а в том, что он ударился головой о бордюрный камень. Вот в чем суть! Он не хотел умирать, он лишь хотел, чтобы на него наехали, чтобы позже он смог сыграть роль раненого. Тогда бы его отвезли в больницу, где он чувствовал бы себя в безопасности! Теперь я понимал его колебания, его взгляд… Меня охватила ярость: мало того что из-за своих врагов Панкин погиб, теперь они еще преследуют его жену!
Я должен был проверить свое предположение. Прежде чем отправиться в отделение, нужно завернуть к месту происшествия и обследовать машину Германа. Может, в ней спрятано какое-нибудь доказательство, подтверждающее версию о преследовании. Автомобиль должен еще находиться на том перекрестке – вряд ли в новогоднюю ночь им станет заниматься полиция. Вполне возможно, мне удастся обнаружить что-то, что я ранее упустил.
Оказавшись снова на знакомых улицах, я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Вчера вечером все здесь выглядело по-другому: улицы казались гораздо шире, уходящими в бесконечность. Поскольку сейчас я ехал в обратном направлении, мне было не очень понятно, где точно находится место происшествия. Я только помнил, что несчастный случай произошел неподалеку от многоэтажного дома, расположенного напротив магазина электротоваров.
Я машинально притормозил и поехал на той же скорости, на какой ехал тогда. Мой взгляд поймал дерущихся перед дверями кафе мужчин и женщин, которые кричали и пытались их расцепить. Меня обогнала пожарная машина, завывающая сиреной. Она выглядела так, будто за ней гналась вырвавшаяся из ада бесовская свора. Две здоровенные фуры стояли друг за другом. Их водители не выключили моторы, один из них мочился на заднее колесо своей машины и что-то кричал напарнику, высунувшемуся по пояс из кабины. Картинка явно не с новогодней открытки. Я пересек один перекресток, затем другой. Он заканчивался короткой улочкой, которая выглядела так, точно была после бомбардировки. Я узнал ее по вздыбленному асфальту и обнаженным трубам канализации. Я понял, что предстоит сделать еще несколько поворотов.
Я объехал дыру на мостовой по тротуару, миновал ложбину, наполненную грязной жижей, проехал еще пару перекрестков и смутно знакомых улиц, поднялся к островку новых домов, сиявших разрисованными окнами и разноцветными гирляндами. И вдруг слева возникла та самая многоэтажка – приметно уродливый новодел. Вдоль тротуара искомой улицы тянулись припаркованные легковые автомобили. Но черного «Вольво» не было видно.
Я проехал светофор, и неожиданно – мне даже подумалось, что это галлюцинация, – перед глазами у
