одухотворения материи. Хаос постепенно осуществляет порожденную им идею космоса, идея космоса постепенно подчиняет себе разбуженный ею для бытия хаос.
10. [Одинаково верно: и то, что единство порождает множество, и то, что множество стремится к единству.] Мир растет из одного семени, как дерево, и течет из множества истоков, как река.
11. Что за предрассудок считать «первопричину» бытия непременно единой! [Исходный монизм и исходный плюрализм одинаково нравы.] Так же, как и слова «раньше» и «позже», слова «единство» и «множество» теряют за пределами мира свой смысл.
12. Монизм и плюрализм — только различные точки зрения на один и тот же предмет. Все зависит от того, с чего мы начнем рассуждать — с единства или множества, с покоя или движения, с Бога или мира, с духа или материи. С каких терминов мы начнем, теми мы и принуждены до конца оперировать, потому что они переходят в противоположные без резкой границы, связаны с ними непрерывным рядом понятий. Крокодил состоит из головы, спины и хвоста, которые постепенно, незаметно переходят друг в друга. Человек, начавший разглядывать крокодила с головы, не найдя резкой границы между головой и шеей, будет считать, что весь крокодил состоит только из головы; человек, начавший разглядывать его с хвоста будет спорить, что он весь состоит из хвоста.
13. Про мир с равным правом можно сказать трояко. Можно сказать, во-первых: Бог — причина мирового процесса, в мировом процессе Бог овладевает хаосом, приводит его к космосу (теизм). Во-вторых, можно сказать: Бог не в начале, а в конце мирового процесса, его цель, результат. Мир создает, «выдумывает» Бога как свой высший идеал и постепенно осуществляет этот идеал (атеизм — в той форме, например, какую мы находим у Макса Шелера). И наконец, в-третьих: Бог преодолевает свою собственную инертность, обуздывает сам себя. Бог и в начале, и в конце, и в глубине мирового процесса. Мировой процесс — процесс самосоздания Бога (пантеизм). «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец» (Откр. 21, 6).
14. «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоанн, 1, 1). Согласно точному переводу этого стиха не «Слово было у Бога», <а> «Слово было к Богу», даже «Слово было обращено к Богу». Одинаково справедливо, что «Слово» (идея, замысел) исходит из Бога и что оно стремится к Богу, призывает Его. Бог создает Христа, воплощается в Него («И Слово стало плотью») и вместе с тем в Христе Бог сам впервые рождается.
15. Христос рождается от Отца как «единородный Сын», и вместе с тем человек Иисус прозревает новый образ Бога, ставит перед человечеством новый идеал благого Отца. Бог создает мир и человека как бытие, мир и человек создают Бога как ведущую идею этого бытия.
«Ich bin Gottes Kind und Sohn; Er wieder ist mein Kind… — Ich muss Maria sein und Gott aus mir gebaren…»*
Ang. Silesius.
[* Я дитя и сын Бога; Он же опять мое дитя… — Я должен стать Марией и родить из себя Бога… (нем.)]
16. Бог-Отец и Бог-Сын — это два лица Св. Троицы, они «нераздельны». Бессмысленно ставить вопрос о том, кто из кого «исходит», кто кого порождает. Оба сосуществуют «от вечности». «Прежде, нежели был Авраам, Я есмь». «Кто же Ты?.. — От начала Сущий». «Ныне прославь Меня Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира».
17. Назовем ли мы мировое движение процессом нисхождения Божества с неба на землю или процессом восхождения человека с земли на небо — зависит только от того, какую точку вне этого движения мы захотим считать неподвижной. Проблема «Богочеловека» и
«человекобога», так часто рождающая споры, — чисто словесная проблема. Согласно Апокалипсису небесный Иерусалим сходит с неба на землю в то же время, согласно ап<остолу> Павлу, человек поднимается с земли в небо. «Первый человек — из земли, перстный; второй — «Господь с неба» (I Кор. 15, 47).
18. Вольтер сказал, что человек выдумывает Бога. Но это выдумывание не остается актом только субъективного, психологического значения; создавая идею Бога, человек реально создает и самого Бога: устанавливая идеал, способствует его осуществлению.
19. «Видишь, голубчик, был один старый грешник в восемнадцатом, столетии, который изрек, что если бы не было Бога, то следовало Его выдумать, s’il n’existait pas Dieu if faudrait l’inventer. И, действительно, человек выдумал Бога. И не то странно, и не то было бы дивно, что Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль — мысль о необходимости Бога — могла залезть в голову такому дикому и злому животному, каков человек, до того она свята, до она трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку. Что же до меня, то я давно уже положил не думать о том: человек ли создал Бога или Бог человека?» (Достоевский. «Братья Карамазовы». Слова Ивана)
20. «…fur meine nachdenkliche Betrachtung gebuhrt unsere Ehrfurcht ebenso Glauben, dass der Mensch ein Geschopf Gottes sei, wie dem, dass Gott ein Geschopf des Menschen sei. Sie sind nur zwei Seiten derselben Idee»* (Ernst Wiechert «Jahre und Zeiten». 5. 363).
[* «…по моему зрелому размышлению, наше благоговение точно так же исходит из веры в то, что человек есть творение Божие, как и из того, что Бог есть творение человека. Это лишь две стороны одной и той же идеи» (нем).]
21. В так называемом «онтологическом доказательстве бытия Божия», выводящим существование Бога из наличия идеи о Нем, мы, собственно говоря, ничего не «выводим», а просто усматриваем Его существование в наличии идеи, потому что идея Бога и есть
уже Бог.
22. Надо удивляться вкусу Достоевского, одним художественным чутьем поднимающегося на точку зрения, достижение которой стоило европейской мысли целых столетий блуждания и поисков. После Канта нельзя серьезно говорить о «доказательствах» бытия или небытия Бога, все «гипотезы» подобного рода безвкусны. О Боге можно сказать всё что угодно — всё будет правильно и неправильно вместе.
В этом сказывается природный русский философский вкус: в отрицании метафизики (вполне согласно с Кантом) как бесплодного «мудрствования», «словоблудия» и в переносе центра тяжести философского исследования на этику (тоже в согласии с Кантом: практический разум как основа новой метафизики).
23. Не только мир как целое имеет первоисточник жизни в самом себе, но и каждая его частица. В каждом из нас — метафизический жизненный центр. Этот центр у каждого — личный, отдельный от всех остальных; и вместе с тем он — общий для всех, единственный на весь мир. Единое и множественное — это «здешнее», «земное». Жизненный центр — по ту сторону мира, и для него не могут иметь значения подобные различия.
24. Основа мира — основа каждого из нас. Она охватывает мир как лежащая вокруг него бесконечность и вместе с тем сжата внутри его, в точке, как его центр. Бытие разгорается из одной искры, как пожар, и вместе <с тем> проступает, как сырость, отдельными каплями. Каждый из нас исходит из общего для всех центра, и каждый зарожден в бесконечности, независимо от всех других. Каждый исключителен, и каждый универсален; каждый — все, и каждый — частица; каждый — основа, и каждый — ответвление всех остальных.
25. Каждый из нас — единственное бытие во вселенной (солипсизм), и все-таки нас много (реализм).
26. Семя жизни замкнуто в нас из вечности, раз и навсегда вложено в нас, но каждый может его сознательно культивировать, взращивать. Каждый сам себя изнутри строит, и все же каждый сам себе дан извне. В этом сочетании «самоданности» с «самоопределяемостью» бытия — глубочайшая тайна порождающей его свободы.
27. Сам Бог, рождаясь из свободы, одновременно и сам себя поднимает из нее, и сам себя в ней находит.
28. [Желая взять со стола карандаш, я сам создаю в себе это желание, и вместе с тем оно возникает во мне независимо от меня. Я порождаю его и нахожу его в своей душе готовым.] В своей сути оно остается неизменным от начала моего движения до его конца; и все-таки, по мере этого движения, оно видоизменяется в деталях, порождает множество новых промежуточных желаний и движений, заставляет
