Пауль заметил, что его противник вновь оживился. С чего бы это? Неужели эта царапина так много значит для Фейд-Рауты? Разве что на ней яд, но откуда? Ведь его люди тщательно осмотрели и проверили ядоискателем клинок. Они слишком хорошо знали свое дело, чтобы упустить настолько очевидную вещь…

— Слушай-ка, — вновь заговорил Фейд-Раута. — Кто тебе та женщина, с которой ты говорил? Ну, та малышка? Твоя цыпочка, а? Как ты думаешь, а моего внимания она заслуживает?

Пауль молчал — внутренним зрением он исследовал рану и кровь, коснувшуюся лезвия. Он сразу обнаружил следы снотворного — наркотик был, конечно, занесен клинком Императора. Приказал телу изменить метаболизм и перестроить молекулы наркотика, но… Они приготовили клинок со снотворным… Снотворное! Ядоискатель на него не реагирует, но такой штуки достаточно, чтобы замедлить мышечную реакцию. Да, поистине у его врагов были наготове планы внутри планов и внутри других планов — сплошь коварство!

Фейд-Раута опять прыгнул, ударил с лета.

Пауль с застывшей улыбкой сделал чуть замедленный выпад, словно наркотик начал действовать, но в последний миг он сделал резкий нырок и встретил руку Фейд-Рауты острием криса.

Фейд-Раута ушел в сторону, перебросил оружие в левую руку. Но побледневшая на скулах кожа выдала его боль.

Пусть теперь и он поволнуется, подумал Пауль. Пусть подумает о яде..

— Предательство! — крикнул Фейд-Раута. — Он отравил меня! Я чувствую яд в руке!

Пауль впервые за время поединка ответил ему:

— Всего лишь капелька кислоты. Плата за наркотик на императорском клинке.

Фейд-Раута овладел собой и ответил такой же холодной улыбкой, левой рукой взмахнул клинком в шутовском салюте. Но его глаза сверкали яростью.

Пауль перебросил крис в левую руку, чтобы правильно повернуться к противнику. И они вновь закружили по залу.

Фейд-Раута начал понемногу приближаться к Паулю. Он высоко держал свой нож; в раскосых глазах и в том, как он стиснул челюсти, читалось озлобление. Он ударил вправо-вниз, и оба соперника сошлись в ближнем бою, клинок к клинку.

Пауль, остерегаясь правого бедра Фейд-Рауты, где, как он подозревал, была скрыта отравленная пружинная игла, заставил Фейд-Рауту развернуться левым боком. И почти пропустил иглу, которая выскочила из-под пояса. Только движение корпуса Фейд-Рауты предупредило его, и острие не достало до тела всего какой-нибудь миллиметр.

На левом бедре!

Да, коварство в коварстве внутри коварства, напомнил себе Пауль, Используя навыки, развитые подготовкой Бене Гессерит, он прогнулся пытаясь обмануть Фейд-Рауту, но из-за необходимости все время уклоняться от иглы на бедре противника потерял равновесие, оступился и в следующий миг оказался на полу, а Фейд-Раута навалился на него.

— Видел, что на моем бедре? — шепнул ему Фейд-Раута. — Это твоя смерть… глупец!

И он стал поворачиваться, подводя иглу.

— Эта штука парализует твои мышцы, а мой нож докончит дело! — объяснил он. — И никто ничего не обнаружит!

Пауль напрягся. Он слышал, как в глубинах его мозга бесчисленные предки кричат, приказывая ему произнести кодовое слово — остановить Фейд-Рауту и спасти себя.

— Я не сделаю этого! — выдохнул он.

Фейд-Раута удивленно замер — на какую-то долю секунды. Но ее было довольно, чтобы Пауль заметил плохо уравновешенное напряжение в мышцах ног противника, — ив следующий миг они поменялись местами. Теперь Фейд-Раута оказался под ним, задрав только правую ногу, и не мог повернуться, потому что игла на левом бедре засела в полу.

Пауль высвободил левую руку — собственная кровь помогла ему, сделав руку скользкой. Нанес удар крисом снизу под челюсть Фейд-Рауте. Клинок вошел в мозг — Фейд-Раута дернулся и обмяк, но лег не навзничь, а вполоборота — игла, застрявшая в полу, все еще удерживала его.

Глубоко дыша, чтобы успокоиться, Пауль оттолкнулся от трупа и поднялся на ноги. Он встал над мертвым телом с крисом в руке и нарочито медленно перевел взгляд на Императора, стоявшего у противоположной стены.

— Ну вот, Ваше Величество, — произнес Пауль. — Еще одним человеком меньше в вашем войске. Хотите еще поиграть словами, притворяться и высокомерничать? Или обсудим то, чему должно случиться? Короче говоря: ваша дочь выходит за меня и Дому Атрейдес тем самым открывается дорога к трону.

Император повернулся, посмотрел на графа Фенринга. Серые глаза встретились с зелеными. Эти двое так давно и-хорошо знали друг друга, что одного взгляда им было достаточно.

Убей этого выскочку, хотел сказать Император. Да, этот Атрейдес молод и находчив, но он также устал и в любом случае не соперник тебе. Вызови его… ты знаешь, как это делается. Убей его.

Фенринг медленно перевел взгляд на Пауля.

— Сделай это. — прошипел Император.

Граф смотрел на Пауля и видел его так, как учила его пользоваться зрением его леди Марго, — по-гессеритски. Он видел тайну и скрытое пока величие юного Атрейдеса.

«Да, я мог бы убить его», — сказал себе граф. И он знал, что это было правдой.

Но что-то остановило графа, и он только мельком подумал о своих преимуществах — скрытности, хитрости — и о том, что его побуждения были не ведомы никому.

Пауль воспринял часть всего этого через бурлящие вихри времени и понял наконец, почему никогда не видел Фенринга на вероятностных линиях будущего. Фенринг был одним из тех, кто мог бы стать, но так и не стал Квисатц Хадерахом. Почти Квисатц Хадерах, искалеченный ошибкой в генетической структуре. Евнух, чей талант целиком ушел на скрытность и хитрость… Пауль ощутил глубокое сострадание к графу. Это было первое братское чувство за всю его жизнь…

Фенринг, уловивший чувства Пауля, произнес:

— Я вынужден отказаться, Ваше Величество. Шаддама IV охватила ярость. Он, раздвинув свиту, подошел к Фенрингу и с размаху ударил его в челюсть. Лицо графа потемнело от прилившей крови. Он посмотрел прямо в глаза Императору и нарочито невыразительным голосом проговорил:

— Мы были друзьями, Ваше Величество. И только ради этой дружбы я забуду о том, что вы ударили меня.

Пауль кашлянул.

— Так мы говорили о троне, Ваше Величество, — напомнил он.

Император обернулся.

— Трон мой! — рявкнул он.

— Я предоставлю вам трон на Салусе Секундус, — сказал Пауль.

— Я сложил оружие и пришел сюда, доверившись вашему слову! — закричал Император — А вы осмеливаетесь угрожать.

— Вы в безопасности рядом со мной, — сказал Пауль. — Атрейдес обещал это вам. Но Муад'Диб приговаривает вас к изгнанию на вашу тюремную планету… впрочем, не страшитесь, Ваше Величество: я приложу все имеющиеся в моем распоряжении силы, чтобы сделать Салусу Секундус удобнее. Поверьте, она станет планетой-садом, мягкой и уютной.

Поняв скрытое значение слов Пауля, Император вперил в Пауля яростный взор.

— Ну вот, теперь мы видим истинные мотивы…

— Видим, — согласился Пауль.

— А что Арракис? — поинтересовался, раздувая ноздри, Император. — Еще одна планета-сад, мягкая и уютная?

— Муад'Диб дал слово фрименам, — ответил Пауль. — Здесь потекут под открытым небом воды и зазеленеют оазисы, обильно дарящие плодами. Но, конечно, мы не забудем и о Пряности… Поэтому на Арракисе всегда будет существовать Пустыня… и яростные бури, и тяготы, закаляющие человека, мужа и воина. У нас, фрименов, есть пословица: «Бог создал Арракис для укрепления верных». Нельзя же идти против воли Божьей!

Старая Правдовидица, Преподобная Мать Гайя-Елена Мохийям, по-своему прочла скрытый смысл слов Пауля. Она увидела джихад и воскликнула:

— Ты не можешь напустить этих людей на Галактику!..

— Вспомни-ка лучше сардаукаров, — ответил Пауль. — Те, конечно, были просто миротворцы…

— Но ты не можешь… — прошептала она.

— Ты же Правдовидица, — усмехнулся Пауль. — Так обрати взор на собственные слова…

Он посмотрел на принцессу и снова на Императора.

— Так что лучше вам не тянуть, Ваше Величество. Император потрясение взглянул на дочь. Та коснулась руки отца и мягко сказала:

— К этому ведь меня и готовили, отец.

Тот только глубоко вздохнул.

— Делать нечего… — пробормотала старая Правдовидица.

Император, вспомнив про свое достоинство, выпрямился.

— Кто будет вести переговоры за тебя, родич? — спросил он.

Пауль обернулся. Увидел мать — та, опустив глаза, стояла подле Чани, окруженная фрименской охраной. Он подошел к ним, ласково взглянул на Чани.

— Я… понимаю, — прошептала она. — Если так надо… Усул…

Пауль, слыша в ее голосе скрываемые слезы, погладил ее по щеке.

— Ничего не бойся, моя Сихайя, — прошептал он. Потом опустил руку и повернулся к матери: — Ты будешь говорить от моего имени, мама, и Чани с тобой. У нее есть мудрость и зоркие глаза… Кроме того, истинно сказано, что никто не торгуется лучше фримена. Она будет смотреть на меня глазами своей любви, она будет думать о своих будущих сыновьях и о том, что им будет нужно. Ты уж прислушивайся к ней…

Джессика услышала в голосе сына трезвый, жесткий расчет и подавила дрожь.