сестра Бене Гессерит!..

— Чани, — проговорила Джессика, — может быть, ты мне не поверишь, но я и сама не знаю толком, почему я послала за тобой. Интуиция, если хочешь. Просто вдруг пришло в голову: «Надо послать за Чани…»

В первый раз Чани увидела печаль на лице Джессики, страдание в ее обращенном вглубь взгляде.

— Я сделала всё, что могла, — сказала Джессика. — И это «всё» настолько выходит за пределы того, что обычно понимается под понятием «всё возможное», что тебе и представить трудно было бы. Но… у меня ничего не вышло.

— А этот его старый товарищ, Халлек, — задумчиво сказала Чани, — он не может оказаться предателем?

— Только не Гурни, — отрезала Джессика.

В этих трех словах была целая история. Чани словно сама увидела все размышления, все доводы «за» и «против», все испытания, тесты и проверки, все воспоминания о неудачах в прошлом, которые в конце концов и привели к этому выводу.

Чани рывком поднялась на ноги, выпрямилась, расправила пятнистый походный бурнус.

— Веди меня к нему, — сказала она.

Джессика тоже встала, повернулась и вышла в дверь за занавесями по левую руку. Чани пошла за ней; они оказались в помещении, некогда использовавшемся как склад. Теперь же каменные стены были скрыты тяжелыми драпировками. Пауль лежал у дальней стены на походном матрасе. Прямо над его головой висела в воздухе плавающая лампа, освещавшая лицо; тело было по грудь укрыто черной тканью, руки лежали поверх этого покрывала, вдоль туловища. Обнаженная кожа казалась восковой и какой-то затвердевшей. Он был совершенно неподвижен.

Чани с трудом подавила желание кинуться к нему, упасть на грудь… Вместо этого Она вспомнила о своем сыне, о Лето. И поняла, что некогда и Джессика пережила подобный миг — когда ее мужчине угрожала смерть, она должна была думать о спасении сына! Ощутив вдруг, насколько они близки, Чани схватила Преподобную Мать — мать ее Усула — за руку. Джессика в ответ тоже стиснула ее руку — больно…

— Он жив, — проговорила Джессика. — Можешь поверить мне — жив. Но нить его жизни столь тонка, что ее трудно даже заметить. Иные вожди поговаривают даже, что не Преподобная Мать, а просто мать говорит во мне; что сын мой умер уже, а я не хочу отдать его воду племени.

— Как долго он уже… вот так? — выдавила Чани. Она осторожно, высвободила свое запястье из рук Джессики и сделала несколько шагов вперед.

— Три недели. — Голос Джессики звучал безжизненно. — Почти неделю я пыталась вернуть его к жизни. Встречи, обсуждения, совещания — наконец, я решилась вызвать тебя. К счастью, федайкины мне подчиняются, не то я не могла бы отсрочить… — Джессика провела языком по пересохшим губам, глядя, как Чани подходит к Паулю.

А Чани склонилась над ним, разглядывая мягкую бородку — почти что юношеских пух, — окаймлявшую лицо Пауля, гладила взглядом высокий лоб, линию бровей, крепкий нос, закрытые глаза — сейчас, в этом оцепенелом сне, его лицо выглядело очень спокойным, мирным.

— Как он получает питание? — спросила она, не отводя взгляда от Пауля.

— Телу его надо так мало, что до сих пор он обходился без пищи.

— Многим известно о случившемся?

— Только ближайшие его советники, некоторые вожди, федайкины да еще, разумеется, тот, кто его отравил.

— Кого вы подозреваете?

— Мы пока не хотим расследования, — ответила Джессика.

— А что говорят федайкины?

— Федайкины верят, что Пауль пребывает в священном трансе, накапливая силы перед решительными сражениями. Это я подбросила им эту мысль.

Чани опустилась на колени подле тела Пауля. И сразу же ощутила, что воздух возлег самого его лица какой-то другой… но эта была всего лишь Пряность, вездесущая Пряность, запахом которой была пропитана вся жизнь фримена. И все же…

— Вы не были привычны к Пряности от рождения; как ты думаешь — не мог ли его организм восстать против ее избытка в пище? — предположила Чани.

— Аллергических реакций нет, — ответила Джессика.

Она закрыла глаза — ей хотелось отгородиться от происходящего; к тому же она вдруг поняла, насколько устала. Сколько же я не спала?  — спросила она себя. Не помню. Слишком долго…

— Когда ты изменяешь в себе Воду Жизни, — спросила Чани, — ты ведь для этого пользуешься… внутренним восприятием. А им ты пользовалась, чтобы исследовать Его кровь?

— Да. Нормальная фрименская кровь. Совершенно приспособленная к пище с высоким содержанием меланжи и к жизни здесь.

Чани опустилась на пятки. Страхи вновь охватили ее, но она, глядя в лицо Паулю, подавила их, вытеснила. Этому приему она научилась, наблюдая за Преподобными Матерями. Время можно было заставить служить разуму. Надо было полностью сконцентрироваться…

Наконец Чани сказала:

— Здесь есть Податель?

— Конечно, и не один, — устало ответила Джессика. — Мы теперь обязательно держим несколько Подателей. Для победы нужно благословение, а каждый обряд перед походом…

— Но Пауль Муад'Диб обычно сам не принимал участия в этих обрядах, — заметила Чани. Джессика отрешенно кивнула, вспомнив противоречивые чувства, которые

питал Пауль к Пряности и к порождаемому ею пророческому дару.

— Откуда ты об этом знаешь? — спросила она.

— Говорят…

— Слишком много говорят, — горько сказала Джессика.

— Скажи, чтобы мне принесли непревращенную Воду Подателя, — распорядилась Чани.

Слыша повелительный тон, Джессика замерла было, но, видя сосредоточенность молодой женщины, ответила только:

— Сейчас.

Она вышла — позвать хранителя воды.

Чани сидела, не сводя глаз с Пауля.

Если бы только он сделал именно это! — думала она. Он вполне мог решиться испытать это…

Джессика опустилась на колени возле Чани и протянула простой кувшин, из тех, которыми пользовались на полевых стоянках. Ноздри Чани защекотал острый запах яда. Она обмакнула палец в жидкость и поднесла его к носу Пауля.

Тот слегка сморщил переносье, ноздри его медленно расширились.

Джессика ахнула.

Чани прикоснулась теперь смоченным в Воде пальцем к верхней губе спящего.

Он глубоко, прерывисто вздохнул.

— Что это? — жестко спросила Джессика.

— Тихо, — сказала Чани. — Сейчас преобразуй немного святой Воды. Быстро!

Джессика не стала задавать вопросы — по голосу Чани она поняла, что та знает, что делает.

Поднеся к губам кувшин, Джессика отпила крошечный глоток.

Глаза Пауля распахнулись. Он посмотрел на Чани.

— Нет нужды превращать Воду, — выговорил он слабо, но твердо.

Джессика, держа глоток во рту, почувствовала, что ее тело почти автоматически преобразует яд. В легком душевном подъеме, который всегда сопровождал процесс, она ощутила исходящий от Пауля свет жизни.

И в этот миг она поняла.

— Ты выпил священной Воды! — выдохнула она.

— Всего каплю, — пробормотал Пауль. — Совсем немного… одну капельку.

— Как ты мог решиться на такую глупость?! — гневно спросила Джессика.

— Он твой сын, — напомнила Чани. Джессика метнула на нее яростный взгляд.

Губ Пауля коснулась слабая улыбка — теплая и понимающая.

— Слушай, что говорит моя возлюбленная, — сказал он. — Слушай, мама. Она знает!

— Что могут сделать другие — должен сделать и он, — объяснила Чани.

— Когда я принял эту каплю — ощутил её вкус, запах, плотность; когда я понял, что эта капля делает со мной, тогда я понял, что могу сделать то, что сделала ты, — сказал Пауль. — Эти ваши прокторы Бене Гессерит столько твердят о Квисатц Хадерахе — но они даже отдаленно представить себе не могут, в скольких местах я побывал. За эти несколько минут я… — Он замолчал, озадаченно нахмурился. — Чани?.. Как ты здесь оказалась? Ты же должна быть… Почему ты здесь?..

Он попытался приподняться на локтях, но Чани мягко уложила его обратно.

— Пожалуйста, лежи, мой Усул, — сказала она.

— Я чувствую себя таким слабым, — пожаловался он. Обвел взглядом комнату. — Как долго я… здесь?

— Ты три недели был в коме. Такой глубокой, что казалось, искра жизни тебя покинула, — объяснила Джессика.

— Н-но… я же выпил ее только минуту назад и….

— Для тебя минуту, — возразила Джессика. — Для меня — три недели страха.

— Только одна капля — но я преобразовал ее, — сказал Пауль. — Я преобразовал Воду Жизни!..

И прежде чем Чани или Джессика могли остановить его, он окунул руку в кувшин, который они поставили на пол у изголовья, поднес сложенную ковшиком ладонь к губам, роняя капли Воды, — и выпил.

— Пауль! — простонала Джессика.