Выходя из котловины Хаббанья в предрассветной мгле, Чани слышала, как посвистывают крылья орнитоптера, который, доставив ее сюда, улетел теперь в укрытие в Пустыне. Охранники, держась на почтительном расстоянии от нее, рассыпались веером, проверяя, нет ли какой опасности в скалах, и заодно предоставляя женщине Муад'Диба и матери его первенца возможность пройтись одной: как она и попросила их.

Зачем он вызвал меня? — думала она. Ведь раньше он говорил, что я должна оставаться на Юге с маленьким Лето и Алией.

Она подобрала бурнус и, легко перепрыгнув каменный порожек, начала подъем по крутой тропке — только тот, кто был привычен к жизни в Пустыне, мог бы отыскать эту тропу в темноте. Из-под ног покатились мелкие камешки, но Чани шла, словно танцуя, с привычной легкостью.

Быстрый подъем одновременно освежал и слегка пьянил, кружил голову, помогая очиститься от страхов, вызванных молчаливой отстраненностью эскорта и тем, что за ней послали один из бесценных топтеров. Но ее сердце радостно билось от близости встречи с Паулем Муад'Дибом, с ее Усулом. По всей Пустыне гремело боевым кличем — «Муад'Диб! Муад'Диб!» — но это не было имя отца ее сына и нежного любовника. Она и называла-то его иначе.

Впереди над скалами воздвигалась долговязая фигура — махала рукой, призывая поторапливаться. Чани заспешила. Действительно, утренние птицы уже перекликались и поднимались в небо, приветствуя приближающуюся зарю. Над восточным горизонтом занялась бледная полоска рассвета.

Человек впереди был не из тех, кто сопровождал ее. Отхейм, что ли? — подумала Чани, замечая знакомые жесты и манеру держаться. Подойдя ближе, она действительно узнала широкое, плоское лицо одного из командиров федайкинов. Капюшон Отхейма был откинут, а лицевой фильтр не затянут — подобная небрежность говорила о том, что он вышел в пустыню совсем ненадолго, на несколько минут.

— Скорее! — прошептал он, повернулся и повел Чани вниз, по неприметной расщелине, к замаскированному входу в пещеру. — Скоро совсем рассветет, — продолжал он так же шепотом, придерживая для нее входной клапан. — Харконнены, не иначе как доведенные до крайности, взялись патрулировать некоторые участки Пустыни. А мы сейчас никак не можем себе позволить быть обнаруженными.

Они оказались в узком боковом входе в Птичью пещеру. Зажглись плавающие лампы. Отхейм, обходя вперед Чани, сказал только:

— За мной. И поспеши.

Они быстро прошли уводящий вглубь коридор, миновали еще одну герметическую дверь-клапан и, пройдя сквозь закрытый занавесями проем, оказались в помещении, которое в те дни, когда в этой пещере просто устраивали дневки во время хаджров через Пустыню, служило альковом Преподобной Матери. Сейчас пол был застелен коврами, горами лежали подушки. Каменные стены были прикрыты гобеленами с изображениями красного ястреба. Низкий походный стол у стены был завален бумагами — исходивший от них аромат Пряности говорил о происхождении материала: фримены делали бумагу из отходов переработки меланжи.

Преподобная Мать сидела напротив входа, и, кроме нее, в комнате никого не было. Она взглянула на вошедших тем самым, обращенным в себя, взором, от которого бросало в дрожь непосвященных.

Отхейм сложил ладони и почтительно доложил:

— Я привел Чани, Преподобная. Поклонившись, он вышел. А Джессика подумала: Как мне сказать Чани об этом?..

— Как мой внук? спросила она вслух.

Ритуальное приветствие… — подумала Чани, и ее страхи вновь вернулись к ней. Где же Муад'Диб? Отчего он меня не встретил?

— Он здоров и весел, о мать моя, — ответила Чани. — Я оставила его и Алию на попечение Хары.

«Мать…» — повторяла про себя Джессика. Да, у нее, конечно, есть право так меня называть, обращаясь с формальным приветствием. Ведь она подарила мне внука.

— Я слышала, из сиетча Коануа прислали в подарок ткани? — сказала она.

— Очень красивые, — кивнула Чани.

— Алия передала для меня что-нибудь?

— Ничего. Но в нашем сиетче теперь все спокойно, и люди понемногу привыкают к ее новому статусу…

Да что она тянет? — напряженно думала Чани. Случилось что-то важное— раз уж прислали за мной топтер, дело действительно срочное. А мы тут разводим церемонии…

— Надо распорядиться часть этой новой ткани пустить на одежду для маленького Лето, — сказала Джессика.

— Как скажешь, о мать моя. — Чани опустила глаза. — Есть ли вести о сражениях?

Она старалась, чтобы лицо оставалось бесстрастным и не выдало Джессике, что на самом-то деле она спрашивает о Муад'Дибе…

— Новые победы, — сообщила Джессика. — А Раббан послал к нам осторожные предложения перемирия. Его гонцы вернулись обратно к хозяину без своей воды… Раббан даже облегчил тяготы для жителей некоторых деревень во впадинах. Но с этим он опоздал — люди поняли, что Раббан пошел на это из страха перед нами.

— Все идет так, как и предсказывал Муад'Диб, — кивнула Чани. Она смотрела в лицо Джессике, пытаясь сдержать страх. Я назвала его имя, но она никак не отреагировала. Конечно, трудно прочесть эмоции на гладком камне, который она называет лицом… — но сейчас оно какое-то совсем уж застывшее. Да что с ней?! Что случилось с моим Усулом?!

— Ах, сейчас бы вновь оказаться на Юге, — задумчиво сказала Джессика. — Оазисы были так прекрасны, когда мы уезжали… как не мечтать о времени, когда вся земля будет цвести так же!..

— Да, там прекрасно, — согласилась Чани. — Но сколько скорби в этой красоте…

— Скорбь — цена победы, — заметила Джессика. Она меня к скорби готовит?! — спросила себя Чани.

Вслух она сказала:

— Так много женщин сейчас живут без мужей. Когда они узнали, что меня вызвали на север, без ревности не обошлось…

— За тобой послала я, — сказал Джессика.

Чани почувствовала, как бешено колотится сердце. Ей хотелось зажать уши руками — так боялась она услышать то, что прозвучит дальше. Все же ей удалось заставить голос звучать ровно:

— Но письмо было подписано «Муад'Диб»…

— Эту подпись поставила я. В присутствии его ближайших сподвижников и помощников. Мера, вызванная необходимостью.

Она храбрая — женщина моего сына, подумала Джессика. Так держится, хотя ей страшно… Да. Похоже, она — именно тот, кто теперь нам нужен.

Действительно, покорность судьбе звучала в голосе Чани почти незаметно, когда она сказала:

— Теперь ты можешь сказать… то, что должна.

— Ну хорошо. Ты мне нужна, чтобы помочь вернуть Пауля к жизни! — сказала Джессика, мысленно похвалив себя: Да, я это сказала именно ток, как надо: «вернуть к жизни», — Теперь она знает, что Пауль жив, но в большой опасности…

Лишь один миг понадобился Чани, чтобы прийти в себя.

— Что я могу сделать? — спросила она. И хотя на самом деле ей хотелось броситься к Джессике, схватить ее, трясти — «Отведите меня к нему!» — она молча ждала ответа.

— Подозреваю, — проговорила Джессика, — что Харконненам удалось подослать сюда своего агента, чтобы отравить Пауля. Иного объяснения я просто не вижу. Причем яд какой-то странный, необычный. Я исследовала его кровь всеми возможными способами, самыми тонкими — и никаких следов отравы!

Чани все-таки не сдержалась и бросилась к Джессике, упала на колени:

— Яд?! Он страдает? Я могу что-то…

— Он без сознания, — ответила та. — Жизненные процессы замедлены настолько, что регистрируются лишь с помощью самой тонкой техники. Я содрогаюсь от одной мысли о том, что его мог бы обнаружить кто-то другой, не я. Не имеющий опыта в подобных делах принял бы его за мертвого…

— Но у тебя наверняка были иные причины помимо простой любезности, — сказала Чани. — Я ведь знаю тебя, Преподобная. Так что, по-твоему, я могу сделать такого, чего не сделать тебе?

Да, она храбрая, красивая и — ах-х, такая наблюдательная и умная, подумала Джессика. Какая бы из нее вышла