— Отре… — Барон осёкся и уставился на Хавата.
— Не посылайте ему больше пополнений. Вообще никакой помощи. Не отвечайте на его запросы — только в том смысле, что-де вы прознали, как жестоко он управляет Арракисом, и намерены исправить дело — так скоро, как будет возможно. А я обеспечу перехват нескольких посланий императорскими шпионами.
— Но как же Пряность, доходы, как…
— Требуйте с него положенные поступления в казну, но будьте осторожнее в формулировках. Требуйте фиксированные суммы. Мы можем…
Барон поднял руки ладонями вверх.
— Да как же я могу быть уверен, что этот хорек, мой племянник, не…
— Разве у нас нет больше шпионов на Арракисе?.. Вот и скажите Раббану — или он будет выполнять ваши требования по поставке Пряности, или вы его смените.
— Я знаю своего племянника, — хмуро возразил барон. — Он после этого только усилит давление на население.
— Разумеется! — перебил его Хават. — А нам и нельзя резко прекращать это давление! Все, чего вы хотите, — умыть руки. И пусть Раббан устраивает вам вашу Салусу Секундус. Не нужно даже посылать туда заключенных: к его услугам все местное население. Если Раббан тиранит народ, чтобы добыть столько Пряности, сколько вы требуете, Император вряд ли станет подозревать, что у вас есть иные причины. Пряность — вполне достаточный повод, чтобы поджаривать на медленном огне всю планету. Разумеется, барон, вы — ни словом, ни действием не покажете, что есть и другая причина.
Барон не сдержал восхищенной нотки в голосе.
— Ах, Хават, и хитер же ты! А как нам потом воспользоваться плодами усилий Раббана?
— Это как раз самое простое, барон. Ежегодно повышайте — ненамного — план по Пряности. Вскоре ситуация станет критической, производство упадет. Тогда вы сможете снять Раббана и лично отправиться на Арракис… чтобы исправить положение.
— Всё так, — сказал барон. — Но должен признать, все это начало меня утомлять. Я готовлю другого… кандидата, который управлял бы Арракисом.
Хават разглядывал жирное круглое лицо. Затем старый воин-шпион медленно покивал:
— Фейд-Раута. Вот, значит, в чем причина всех этих притеснений. Вам тоже не занимать хитрости, мой барон… Пожалуй, мы можем объединить оба плана. Да. Ваш Фейд-Раута придет на Арракис как их спаситель и сможет завоевать популярность.
Барон улыбнулся, а про себя подумал:
Хават, видя, что разговор окончен, поднялся и вышел из кабинета, задрапированного красной тканью. Он думал. Слишком много неизвестных: в каждом расчете по Арракису — неизвестные. В частности, этот новый религиозный вождь, о котором сообщал скрывавшийся среди контрабандистов Гурни Халлек — этот Муад'Диб или как его там…
Он припомнил, доклады Халлека по фрименской боевой тактике. А ведь тут за версту пахнет самим Халлеком… и Айдахо… и даже им, Хаватом…
Но это был пустой вопрос. Он не задумывался, а не мог ли выжить сам Пауль: он знал, что барон убежден в смерти всех Атрейдесов. Бене-Гессеритская ведьма была орудием барона — тот сам признал это. А это значило конец для всех — даже и для ее сына.
~ ~ ~
Во всякой вещи скрыт узор, который есть часть Вселенной. В нем есть симметрия, элегантность и красота — качества, которые прежде всего схватывает всякий истинный художник, запечатлевающий мир. Этот узор можно уловить в смене сезонов, в том, как струится по склону песок, в перепутанных ветвях креозотового кустарника, в узоре его листа. Мы пытаемся скопировать этот узор в нашей жизни и нашем обществе и потому любим ритм, песню, танец, различные радующие и утешающие нас формы. Однако можно разглядеть и опасность, таящуюся в поиске абсолютного совершенства, ибо очевидно, что совершенный узор — неизменен. И, приближаясь к совершенству, все сущее идет к смерти.
Пауль Муад'Диб вспомнил, как ел пищу, обильно сдобренную Пряностью. Он ухватился за воспоминание — это была зацепка; держась за него, он понимал, что сейчас видит сон.
Но он не мог отделаться от страха, что как-то превысил свои силы и затерялся во времени, так что смешались будущее и настоящее… нельзя было отличить их друг от друга… Это походило на расстройство зрения и проистекало — он понимал это — от постоянной необходимости сохранять пророческие видения в памяти; а память сама по себе неотъемлемо принадлежала прошлому.
«Чани приготовила мне поесть», — сказал он себе.
Но Чани была далеко на юге, в холодной стране с горячим солнцем, ее тайно переправили в один из новых укрепленных сиетчей вместе с их сыном, Лето Вторым.
…Или этому лишь предстояло случиться в будущем?
— Нет, напомнил он себе: ведь Алия-Странная, его сестра, отправилась туда же вместе с матерью и Чани. Это в двадцати манках к югу отсюда, и они поехали в паланкине Преподобной Матери, на спине дикого Подателя.
При одной мысли о поездке на гигантском черве его передернуло. И тут же он спросил себя:
Он стал вспоминать:
Все еще в полусне он вспомнил, как Хара, вдова Джамиса, однажды вбежала к нему и сообщила, что в коридоре только что был поединок. Это случилось еще во временном сиетче — до отправки на юг, в глубокую Пустыню, детей и женщин. Хара стояла в дверях, ведущих во внутреннюю комнату, и черные крылья ее волос были подхвачены сзади цепочкой с нанизанными на нее водяными кольцами. Он стояла, отведя в сторону дверные занавеси; и она сказала, что Чани только что убила кого-то.
Он вспомнил, как вылетел в коридор. Чани стояла там под желтыми светильниками, в ярко-синем халате с откинутым капюшоном; на лице эльфа — напряженное выражение. Она убирала крис в ножны, а несколько фрименов торопливо удалялись с ношей.
Пауль припомнил еще, как сказал себе тогда:
Водяные кольца Чани — в сиетче их носили открыто, нанизанными на шнурок на манер ожерелья — зазвенели, когда она обернулась к нему.
— Чани, что случилось?
— Просто разделалась тут с одним. Он пришел вызвать тебя на поединок, Усул.
— И ты убила его?
— Ага. А что, надо было оставить его для ножа Хары? С этим и она бы сладила.
(Судя по лицам зрителей, окружавших место стычки, слова Чани им понравились, вспомнил он. Даже Хара расхохоталась.)
— Да, но он хотел вызвать меня!
— Ты же научил меня приемам колдовского боя…
— Да, конечно, но тебе не следовало…
— Я родилась в Пустыне, Усул, и знаю, с какой стороны берутся за крис.
Он сдержал гнев и постарался говорить как можно убедительнее:
— Может, все это и так, Чани. Однако…
— Я уже не ребенок, что ловит скорпионов на свет ручного шарика, Усул! Я давно не занимаюсь детскими играми!
Пауль сердито смотрел на нее, пораженный странной яростью за ее внешним спокойствием.
— Он не стоил того, чтобы ты с ним дрался, Усул, — сказала Чани. — Много чести — прерывать ради подобной дряни твои размышления!
Она подошла совсем близко, искоса посмотрела ему в лицо и прошептала так, чтобы слышал только он:
— И потом, любимый: когда станет известно, что желающий вызвать тебя может нарваться на поединок со мной и принять позорную смерть от женщины Муад’Диба, охотников испытать тебя станет куда меньше!
Откуда-то извне мира его снов пришло ощущение движения и крик ночной птицы.
