Кирнул немножко и лег спать.

Утром просыпается ДГ[36] и видит: мужик около задвижки стоит. Как он попал в закрытую котельную – непонятно. Что здесь делает, неизвестно. И такой ужас ДГ охватил, что перепугался он гораздо больше, чем Кушнер.

– Однажды ко мне в котельную зашла компания во главе с главным депрессионистом-транком М.К. – Мишей Кондратьевым, – рассказывает Дима Григорьев. – А надо сказать, что Миша всегда носил с собой психостимулирующие таблетки, потому что алкоголь, в частности пиво, психику тормозит, а таблетки ее стимулируют.

Поэтому, дабы быть в норме, он вперемешку с пивом ел эти таблетки.

В тот день в котельной происходила жуткая пьянка, характерная для тех времен. Сейчас-то у нас в котельных так уже не пьют. Напились, все заснули. Впрочем, не страшно. Отопительный сезон закончился, котельная выключена, сижу за сторожа. Утром только нужно другим кочегарам ключи передать. Будильник поставлен на семь утра. Прозвонил, а я вообще никакой – реально рубит. А мне Мишка вечером «колеса» незнакомые предлагал. Сказал, мол, здорово бодрят.

Съел я пяток таблеток.

Хожу бодрячком среди сонного царства. Прибрался, журнал заполнил. Тут в дверь старенький дядечка из соседней котельной звонит, чтобы я ключи выдал. Дайка, думаю, изображу, что только что проснулся. Время раннее – будет выглядеть вполне естественно. Открываю дверь, позевываю, потягиваюсь.

– Извините, я спал, – говорю.

Отдал ключи. А он глаза таращит, шаг в сторону сделает – оборачивается, еще шаг и снова косится. А я ему рукой машу: «Счастливо поработать. Удачи!» И все такое.

Захожу обратно. Надо, думаю, поглядеть, чего это он так на меня пялился. Посмотрел на себя в зеркало: а на голове у меня полиэтиленовый пакет, да сверху – оранжевая каска. Мало того, что надета, так еще и застегнута! Оказывается, вечером я народу объяснял, как по правилам надо работать в этой котельной. Надеть надел, да так и уснул.

Представляю, что подумал обо мне этот дядечка.

Понадобился Виктору Беньковскому арамейский, пробежался он по книжным магазинам, порылся в Интернете – нет.

– А ты к Женьке Кушнеру в соседнюю котельную сходи, – посоветовал Дима Григорьев. – Он это дело преподает желающим.

Пошел Беньковский в соседний двор, постучался к Кушнеру. Так, мол, и так. Нужен язык.

– Арамейского я не знаю, – говорит Кушнер. – Но давай я тебя ивриту обучу. Это тот же самый язык, но книжный, облагороженный.

Что ты будешь делать? А, была не была, решился, осталось о цене договориться.

– Сколько обучение будет стоить?

Кушнер призадумался маленько, потом очи на Беньковского поднял.

– А давай так: буква – пол-литра. Идет?

А глаза лукавые-лукавые.

– В древнееврейском алфавите 22 буквы. Получается ровным счетом 11 литров водяры, – быстро подсчитал Виктор. – Пожалуй, потяну. Согласен.

Вообще-то на конвентах обычно если кто-то что-либо и читает, то лишь рассказы, которые будут обсуждаться на текущих семинарах. Полученные в подарок или купленные по божеским ценам книжки складываются в чемоданы, дабы забыть о них до возвращения домой. Дело в том, что на конвентах возникает столько дел, возможностей пообщаться, поговорить, обсудить планы, послушать лекции, просто потусоваться, что спишь часа четыре в сутки, отчего читать просто некогда.

Но вот на «Бастконе 2011» я все-таки прочитала один текст, немедленно признав его гениальным! Сие литературное произведение было начертано на трусах вписавшейся к нам с Анной Семироль в номер девочки, аккурат на ее филейной части, где по определению места больше. Собственно, я не имею привычки разглядывать женские трусы, тем паче читать на них, но сия достопримечательность вдруг возникла аккурат на уровне моих глаз, когда я лежала на кровати.

В тот момент незнакомка с увлечением рылась в своем чемодане, выставив на всеобщее обозрение «пятую точку». И передо мной предстал дивный текст. Вот он:

Воистину, это произведение, достойное самой высокой литературной награды! Жаль, не знаю автора.

Бывшая прима алмаатинской оперы Марья Николаевна Азаргина на старости лет переехала в Коктебель, где с успехом сдавала комнаты любившим останавливаться у нее литераторам. В результате сложилось нечто вроде литературного салона, часть посетителей которого были жильцами Азаргиной, а часть – «дикими» отдыхающими.

В то время Дмитрий Вересов, тогда еще студент, приехал в Коктебель, тут же выгодно сняв так называемую «щель» – узкое пространство, куда с трудом можно было запихнуть матрас. Но этого было вполне достаточно будущему писателю. Не за удобствами ехал.

Соседнюю от Вересова «щель» занимала семейная пара – очень смешной лопоухий длинноногий поэт с нестандартными, несколько обэреутскими стихами – Эдик Савенко и его очаровательная супруга, которую все почему-то называли Козлик. Оба худенькие и влюбленные. Каждый вечер они забивались в свою «щель», вполне довольные жизнью.

Однажды Эдик устроил поэтическое чтение, весь вечер потчуя почтенную публику своими стихами.

Кто-то хвалил Савенко, кто-то пытался с ним спорить. Один лишь Генрих Сапгир, оторвавшись от стакана, тонко заметил:

– Ты, Эдичка, глупый человек, если надеешься такие стихи пускать в народ под скучной фамилией Савенко. У тебя должен быть очень яркий псевдоним: желтый, едкий, как лимон. Будешь Лимонов!

«Надо писать детские книги, – сказала как-то Юнна Мориц Елене Кацюбе. – Многие писатели вошли в литературу через детские книги».

У Елены же детские тексты как назло не получались. Желая найти этому рациональное объяснение, она однажды предположила, что поскольку не разделяет читателей на детей и взрослых, то ей сложно писать для детей. «Есть дети, с которыми интересно, а есть, с которыми неинтересно. То же и со взрослыми – с одними интересно, с другими нет».

Услышав об этом, Генрих Сапгир сказал: «Нет. Это потому, что в тебе есть детскость, поэтому ты не можешь писать для детей. А вот во мне детскости нет. Поэтому я могу писать детские стихи».

– При этом, – вспоминает Елена Кацюба, – выражение лица у него было как у Карлсона.

1993 год, Коктебель, Волошинские чтения. Константин Кедров и Елена Кацюба уже хотели идти к морю, когда перед ними возникает Генрих Сапгир.

– Все собрались подняться на Карадаг, а я как-то неуверен. Вы тоже собираетесь совершить восхождение?

– А мы пойдем вдоль берега моря, и это будет наш горизонтальный Карадаг, – вышел из положения Константин Кедров.