отцовского наследства. Все продала, осталась у нее одна-единственная вещь, иконка. Решила Катерина продать и последнюю память об отце. Долго мучилась, переживала. Грех ведь икону продавать, но решилась. Понесла знакомому антиквару, который еще ее дедушку помнил. А антиквар этот в молодости рисованием занимался и даже в Италии учился. Признал он кисть великого мастера, сообщил Катерине, что картина ее цены не имеет. Обещал собрать сколько может денег и попросил две недели.

Антиквар не удержался и рассказал своему сыну о картине. А тот решил донос в органы написать, что Катерина в трудную для страны годину скрывает такое сокровище, народное достояние. Антиквар случайно узнал о подлом поступке сына, принес Катерине картину и предупредил женщину. Морозовой удалось скрыться и даже дожить где-то до старости. Во времена «оттепели» она вернулась в Тарасов, разыскала двоюродную племянницу, которая взяла ее к себе. А перед смертью оставила икону ей, так и не сказав всей правды.

Следователь смотрел на меня с откровенной ироний:

— Ольга Юрьевна, вам бы романы писать, только я не понимаю, какое отношение эта старинная история имеет к убийству профессора.

— Потерпите, потерпите, я еще не закончила, сейчас я к нашим дням перейду, — пообещала я, закуривая. Посмотрим, что ты запоешь, голубчик, когда я дойду до конца своей истории.

Молодой историк, выпускник нашего университета, пишет диссертацию о судьбах волжского купечества. Среди документов, дневников, старых архивов он обнаруживает один любопытный донос в ГПУ некоего гражданина, который сообщал о том, что у гражданки Морозовой, «из бывших», есть подлинник Леонардо да Винчи, стоящий огромных денег.

Мало того, что бывшая купеческая дочь проживает в доме, до революции принадлежащем ее собственному отцу, так еще и скрывает богатство.

Другой документик сообщал о том, что гражданка Морозова Катерина Васильевна, кем-то предупрежденная, исчезла из своей комнаты вместе со всеми пожитками. Следы женщины затерялись. Мало того, что купцы Морозовы были сами по себе любопытной страницей в истории волжского края, Катерина Васильевна была чуть ли не последней представительницей этого славного рода. Тем более ученого интересовала судьба картины.

Аспирант выяснил по архивам, что женщина проживала в Тарасовской области, а в шестидесятых годах вернулась в Тарасов. Мысль о том, что у кого-то в Тарасове есть шедевр, не давал покоя аспиранту. Он поделился ею со своим научным руководителем. Тот высмеял молодого человека… — Я прервала свой рассказ, наблюдая за реакцией следователя.

— Хотите, я назову фамилию профессора? — с безразличным видом произнесла я, хотя он наверняка уже догадался, какую фамилию сейчас услышит. — Карташев. Он и виду не подал, что исследования молодого человека заинтересовали его, поскольку хорошо представлял, сколько будет стоить неизвестный Леонардо да Винчи на мировых аукционах.

Между прочим, он интересовался ценами Сотби на картины мастера. У него дома есть каталог, и там рукой профессора пометки оставлены.

— Как фамилия аспиранта? — наконец-то обрел дар речи следователь.

— О, фамилия у него известная, правда, сам он к смерти профессора никакого отношения не имеет. Павел Коган, брат того самого Когана. Надеюсь, слышали про такого?

Следователь сложил губы в подобие улыбки, вышла гримаса. Я не отказала себе в удовольствии завершить рассказ, вернее, изложить свою версию. Потому как добывать детали — дело следователя.

— А дальше, как выяснилось, происходило следующее: профессор вышел на старшего брата, о криминальном прошлом которого знал. Судьба улыбнулась Карташеву. У братьев умерла мать, и на похоронах профессор встретился со старшим Коганом и договорился о дальнейших действиях.

Профессору удалось выяснить, кто стал наследником Катерины Васильевны — ее двоюродная племянница, соседка Марины, Варвара Никитична Морозова, о чем он и сообщил своему сообщнику. Профессор наведался на квартиру к Морозовой под видом работника музея, убедился, что картина цела- целехонька.

Между прочим, если вы предъявите женщине фотографию профессора, она узнает в нем того самого человека, приходившего к ней из музея.

Коган-старший решил, что не стоит делиться с профессором, и просто избавился от него: инсценировал заказное убийство у стен университета. Вот и все. Подробности можете узнать сами у Когана-старшего, он арестован, идет следствие…

Следователь молчал. Я его понимаю, кому приятно получать щелчок по носу. Я уже не злилась на него.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я напечатаю свою версию в газете? — произнесла я, вставая. — Пойду работать, пока коллеги не опередили.

Я притормозила у газетного киоска. Очередь?! Я давно не видела, чтобы за печатным словом выстроилась толпа жаждущих. Я вышла из машины полюбопытствовать, что же так заинтересовало читателей, и вздохнула с облегчением. «Свидетель»! Конечно, в этом номере две потрясающие истории, которые не могут оставить читателей равнодушными.

Я прошла мимо охранника, приветливо кивнувшего мне, в его руках я тоже, кстати, заметила сегодняшний номер «Свидетеля», и поднялась на второй этаж.

— Доброе утро, — поздоровалась с Виктором и Сергеем Ивановичем. — Очередь видели? — Я указала пальцем в окно, откуда хорошо был виден газетный киоск. — А где Марина? — поинтересовалась я, разглядывая пустое секретарское место. Мужчины переглянулись.

Сзади меня хлопнула дверь.

— Всем привет, — раздался жизнерадостный Маринкин голос. — Олечка, Олечка, мне нужно тебе кое-что рассказать.

Я быстро обернулась. Так и есть, опять то же самое шальное выражение, в руках здоровенный букет роз.

Нет, только не это, никаких романтических историй я больше не вынесу. Для восстановления моего здоровья необходим отдых, желательно где-нибудь далеко от нашего города, от преступников, подвалов и икон. Может, отправить в отпуск Марину? Бесполезно. Она, не обращая внимания на мои протесты, закрыла дверь и, улыбнувшись, произнесла:

— Он такой потрясающий, такой симпатичный, смешной, умный, обаятельный, игривый. Это что-то! А шерсть! У него такая мягкая шерстка, носик пуговкой… А ушки, как лоскутики.

Я, раскрыв рот, уставилась на Марину. Неужели от всех переживаний у нее крыша поехала?..

— Когда ты к нему переезжаешь? — машинально спросила я, пытаясь дотянуться до телефона, чтобы вызвать «Скорую».

— К кому? — удивленно спросила Марина.

— Ну к тому, который милый, обаятельный, с мягкой шерсткой…

Маринка захохотала:

— Оля, ты про кого подумала? — спросила она. — Я тебе про щенка говорю. Мне вчера щенка подарили, я его Максиком назвала.

— А розы зачем? — указала я на букет.

— Ой, это тебе, посыльный из магазина «Букет» принес, там записка. Ты извини, я заглянула, это от Вассермана.

Я развернула листок, там рукой Анатолия Аркадьевича было написано:

«Большое спасибо за освобождение и поддержку Музы. Она передала мне ваш разговор в больнице. Вы правы, это второе рождение, и вы к нему причастны».

Я поставила розы в вазу, Марина вернулась с двумя чашечками только что сваренного кофе. Она уселась напротив и произнесла:

— Оля, можно я сегодня уйду чуть раньше? Меня пригласили в клуб собаководства… Он заедет за мной к пяти, я хочу вас познакомить.

Я чуть не подавилась кофе и, откашлявшись, сказала:

— Нет, то есть да. Иди, конечно. Только я не могу, у меня еще дела, мне нужно к одному бывшему