— Ольга Юрьевна! — воскликнул Ромка, увидев меня. Судя по выражению его смущенного лица, парень был готов к выволочке.

— Здравствуйте, спасительница, — пророкотал Вассерман, пытаясь приподняться.

— Лежите, лежите, Анатолий Аркадьевич, — настала моя очередь смущаться. — Какая я спасительница, я тут почти ни при чем, это милиции спасибо.

Вассерман махнул рукой:

— Бросьте, Оленька, мне Муза все рассказала. Она сейчас к главврачу пошла, о моем состоянии здоровья справляться. Мне не верит, говорит, как в «Бриллиантовой руке», помните, жена Никулина: «Я знаю, что у него там. У него там не закрытый, это у него открытый перелом».

Мы улыбнулись. Раз Анатолий Аркадьевич шутит, значит, все не так страшно.

— Олечка, вы как курильщик курильщика меня поймете. Не угостите сигареткой? А то я поиздержался, а молодой человек, — Вассерман кивнул на Романа, — не курит. И правильно делает, нечего себя травить. А Музочка мне не велит.

Я протянула Анатолию Аркадьевичу пачку. На пороге появилась Муза Иосифовна в белом халате, со строгим лицом.

— Толя, тебе вредно громко разговаривать, доктор сказал — полный покой! И главное, никаких сигарет, — произнесла она, отбирая пачку. — Рома, — Муза Иосифовна подошла к койке Романа, — я попросила медсестру вечером уколоть тебе обезболивающее. Главврач выделил из своих запасов. Так что не стесняйся, детка, будет болеть, пусть сделают укол. Я завтра непременно куплю все, что нужно.

Пока Муза стояла спиной, Анатолий Аркадьевич ловко вытащил у меня из рук пачку и спрятал ее под матрас. Он заговорщически подмигнул мне и позвал жену:

— Музочка, дай молодым людям поговорить. Они тоже имеют право на общение с ним. Тем более я так давно тебя не видел. Посиди со мной, мне сразу легче станет, — проговорил он тоном тяжелобольного человека, совершенно не вязавшимся с его смеющимися глазами.

Муза присела на кровать к мужу, и они заговорили о своих делах, вполголоса, стараясь не мешать нам.

— Ольга Юрьевна, а вы меня с работы не уволите? — жалобным голосом спросил Роман. — Честное слово, я же не знал, что так получится.

— Уволю, и не только уволю, но и выпорю, чтоб живого места не осталось. Только потом, когда из больницы выпишут, — пригрозила я. — А пока буду искать настоящий солдатский ремень, вот с такой пряжкой, — показала я руками размер этой самой пряжки.

Роман, не понявший в первую минуту, что я пошутила, заморгал ресницами, стараясь отогнать слезы. А потом расхохотался. И тут же схватился за бок. Смеяться ему было рановато.

На пороге появилась молоденькая медсестра, ровесница Романа. Судя по румянцу, покрывшему лицо нашего курьера, девушка нравилась ему. Когда успел? Надеюсь, его сердечные дела не принесут нам столько неприятностей.

— Время вечернего обхода, сейчас дежурный врач по палатам пойдет, расходитесь, пожалуйста.

Мы попрощались и вышли в коридор.

— Ольга Юрьевна, — догнала меня Муза Иосифовна, — это вам.

Она протянула мне коричневый конверт. Я заглянула внутрь. Пачка долларов.

— Что это? — спросила я.

— Это… ваш гонорар, за Толика, — произнесла она.

— Гонорар? — Я повертела конверт и вернула ей в руки.

— П-простите, мало? — произнесла она растерянно. — Но у меня, к сожалению, пока больше нет. Я обязательно… скажите…

Я вздохнула и терпеливо объяснила:

— Муза Иосифовна, давайте забудем об этом конверте. Я его никогда не видела, вы мне его никогда не давали. А то я обижусь.

— Ольга Юрьевна, но как же…

— Купите лучше на эти деньги что-нибудь Анатолию Аркадьевичу. То, что он очень-очень хотел бы получить. Можно сказать, что человек второй раз родился. А на день рождения принято дарить подарки. А сейчас спрячьте конверт, не смущайте карманников.

Мы отправились в редакцию, там меня ждал сюрприз. Возле здания стоял молодой человек в очках, в куртке из плащевки. Его лицо кого-то мне напоминало. По тому, как он выпрямился при нашем приближении, я поняла — гость к нам.

— Здравствуйте. Вы Ольга Юрьевна Бойкова? — спросил он.

Виктор, стоящий рядом, чуть напрягся. Наверное, думал, что сейчас парнишка достанет пистолет и начнет палить в нас.

Я поздоровалась.

— Ольга Юрьевна, я Павел Коган, мне нужно поговорить с вами.

Я поняла, что это брат Когана, аспирант.

— Пойдемте, наша редакция на втором этаже. Там и поговорим.

— Ольга Юрьевна, я хотел бы сделать заявление. В милицию я не пойду, это вы уж сами… На нашей старой даче в Поливановке скрывается мой старший брат. Он мне вчера звонил, требовал, чтобы я ему привез деньги и одежду. Мне очень тяжело, поверьте, дался этот визит…

Виктор поднялся с дивана и незаметно выскользнул в коридор, наверное, пошел звонить Здоренко. Коган-младшй ничего не заметил, он собирался с мыслями:

— Это еще не все. Я косвенно причастен к гибели профессора Карташева. Его убили по приказу моего брата…

Рассказ Когана-младшего занял довольно много времени, хорошо, что я успела нажать кнопку записи на своем диктофоне. Молодой человек ушел, а я еще раз прокрутила запись и позвонила Здоренко.

— Да взяли мы уже этого мерзавца, взяли. Как только Виктор ваш позвонил, я сразу группу выслал. Спасибо за помощь, — поблагодарил меня подполковник.

— Приезжайте, у меня есть для вас любопытная информация, — ответила я и положила трубку. Разговаривать, ехать куда-нибудь не было сил.

Тем более что срочно в номер нужно было поставить статью, вернее, две. Пока нас не опередили. Через пару дней во всех газетах появится сообщение об аресте Когана и его причастности к убийству Карташева. Если мы сегодня поторопимся, то наш номер будет самым «горячим». Остальным придется довольствоваться перепечатками. «Репортеры подобны дроздам, сидящим на телеграфных проводах. Стоит взлететь одному — и улетают все. Возвращается один — за ним все остальные», — говаривал известный журналист Юджин Маккарти.

Но сначала я наведаюсь к одному очень самоуверенному следователю и поделюсь с ним одной любопытной историей, проливающей свет на некоторые события.

…Эта история началась очень давно. Еще до революции и всех ее потрясений. В одном провинциальном городке давал представление итальянский цирк-шапито. Директор цирка был неудачливым коммерсантом, цирк прогорел. Кормить животных, платить зарплату артистам было нечем. Нужно было как-то возвращаться на родину, в теплую Италию, а денег не было. Пришлось артистам распродавать свои вещи. Среди множества заморских диковинок у артистов оказались две небольшие картины, которые были проданы двум разным людям. Одна из них висит в Третьяковской галерее, а другая до сегодняшнего дня находилась в Тарасове. Вот о ней и пойдет речь.

Картину эту принял за икону богатейший купец Морозов, истинной ценности ее не осознавая. Висела она в купеческом хлебосольном доме и провисела бы так еще не одно десятилетие. Только началась революция, бедные начали грабить и разорять дома богатых. Самых богатых кого в расход пустили, кто за границу удрал, а кто и сам умер от голода, тифа и прочих невзгод. Дом у купца Морозова отобрали, самого его и сыновей извели. Роскошный купеческий особняк переделали под коммунальные квартиры для бедняков. Катерину же, дочь купца Морозова, еще девчонку, на улицу не выгнали. Катерина картину-иконку со стены сняла и спрятала. Жила себе да жила в одной из комнат, все забывать стали, какого она роду- племени.

А тут война началась. Стала Катерина потихоньку вещи продавать, которые сохранились от