Я и то больше ее нервничаю, честное слово! А она — как ни в чем не бывало сидит и хохочет над каким-то кретином, который засунул ей в почтовый ящик цветок! Или у нее не все в порядке с рассудком?

Нет, право, я уже готова подумать, что эта странная красавица сама себе пишет эти письма! Иначе как еще можно объяснить ее хладнокровие?

К Андрею Никитичу я попала ровно через час. Он уже ждал меня в просторном холле, окутанный восхитительными ароматами, несущимися из небольших кабинетов, в которых колдовали визажисты.

— Добрый день, Сашенька, — галантно склонился он к моей руке. — Рад видеть вас. Вы сегодня выглядите очень усталой — что с вами?

— Да так, — ответила я. — Не спали почти всю ночь…

В это время из парикмахерской выплыла тетка угрожающих размеров. На голове у нее было некое странное сооружение, напоминающее фрегат с парусами. Она двигалась явно ослепленная своей красотой, поэтому мы с Никитичем чуть не попали под ее огромные «колеса любви».

Сначала она попробовала возмутиться, но, узнав Андрея Никитича, тут же расплылась в улыбке и пробасила:

— Ах, простите, миленький! Я чуть было вас не толкнула!

Одарив его страстным взором, она двинулась дальше, все так же бережно неся на голове фрегат. Я застыла с открытым ртом, провожая ее полностью обезоруженная.

— Андрей Никитич, — пробормотала я. — Мне тоже такую штуку на голове соорудят? Может, я лучше пойду? Не так уж это и необходимо…

Он рассмеялся:

— Да нет же, Сашенька! Я хочу вам показать, как вы можете выглядеть! Вам самой-то неинтересно?

— С такой вот фитюлиной на башке? — спросила я. — Боюсь, я не смогу этого оценить. Не спорю, может быть, я и прохожу с этакой тяжестью минут десять, но потом у меня точно шея сломается!

— Са-ша! — сурово проговорил он. — Никто на вас никакие фитюлины напяливать не станет! Эта дама у нас с некоторыми причудами, поэтому ее парикмахер и старается! А за вашим обликом проследит Любаша. Девочка она умненькая, так что, я думаю, вам понравится конечный результат! Пошли!

Он почти силой втащил меня в небольшой, уютный кабинет, где за столиком сидела девушка. Девушка была очень скромная — скорее уж похожая на выпускницу педагогического училища, чем на имиджмейкера. Она подняла на нас голубые, как небо, глаза и улыбнулась.

— Здравствуй, Любочка! — сказал Андрей Никитич. — Привел вам свою протеже. Сотворите из нее то, чего она заслуживает по вашему мнению.

Я стояла, как полная идиотка, чувствуя себя примерно так же, как грешники на аутодафе. Но Любочка приветливо посмотрела на меня и сказала:

— Да она и так очень хорошенькая!

— Вот и сохраните ее прелесть, только постарайтесь сделать на этой самой прелести более сильный акцент! Мне надо сегодня представить девицу ко двору, так что сами понимаете…

— Понимаю, — вздохнула Любочка. — Хотите испортить этой малышке жизнь?

— Совсем не хочу, — искренне сказал Андрей Никитич. — Просто нужно ее научить относиться к себе справедливо.

— Ладно, постараюсь, — пообещала Люба. — Кстати, поздравляю вас. Наконец-то, Андрей Никитич! Мы уже не верили, что это когда-нибудь случится!

— Спасибо, — засмущался Андрей Никитич. — И надеюсь видеть вас сегодня в числе гостей…

— Вот этого обещать не могу, — развела она руками. — Сами знаете, мне Гришку не с кем оставить.

— Очень жаль.

Он выглядел искренне огорченным.

— Ну, девочки, я вас оставляю на некоторое время… Приду за сей девицей часам к пяти. Успеете сделать из нее само совершенство?

— Конечно, — кивнула Люба, и по ее вспыхнувшим глазам я поняла, что я попала в руки художницы, которая уже продумала все тонкости моего будущего облика.

Как это выносят другие женщины, ума не приложу!

Все эти кошмарные паровые ванночки, это дергание за волосы!

Через час я уже напоминала самой себе человека, только что побывавшего в пыточной камере. Оставалось теперь самое страшное — маникюрный кабинет.

Мне уже было все равно, даже когда мои руки запулили в горячую воду с мыльным раствором.

Беглый взгляд в зеркало заставил меня застонать. Никаких особенных сдвигов я не заметила. Разве что моя физиономия стала почему-то ярко-красной, как будто я целые сутки проторчала в парилке. На голове же у меня торчал омерзительный пластиковый чепец, делающий меня как две капли воды похожей на сумасшедшую старуху-процентщицу. Но, как ни странно, Любаша никаких признаков беспокойства не проявляла, напротив — смотрела на меня с видимым удовлетворением.

Я даже заподозрила ее в том, что они тут сговорились специально, и «желаемый результат» означал не усовершенствование моей внешности, а совсем наоборот — ее полное обезображивание.

— Какой лак будем наносить? — деловито осведомилась маникюрша Марина.

Я подумала, что раз уж меня тут так мучили, то хоть лак я выберу сама, поярче, и потянулась за сиреневым, который сразу мне понравился.

Но Любочка, разбив все мои надежды выглядеть «женщиной-вамп», помотала головой и сказала:

— Бледно-розовый.

— Что? — воскликнула я. — Так чего ради я терпела все мучения? У меня и так ногти бледно- розовые!

Обе мои мучительницы рассмеялись.

— Ну давай ей хоть цветочки нарисуем, — предложила маникюрша Марина.

— Ага, — усмехнулась Люба. — И татуаж на лбу. А потом нас выгонят за порчу имущества Андрея Никитича…

— Я вовсе не его имущество, — попробовала сопротивляться я.

— Почти, — загадочно усмехнулась Марина. — Все наши модельки — его имущество. Как женщины, так и…

Она осеклась под грозным взглядом Любы.

— Ладно, мученица. Разве тебе не рассказывали, что настоящая красота требует жертв и усилий?

Она отпустила мои исстрадавшиеся руки и удовлетворенно проговорила:

— Посмотри, какие у тебя теперь мягкие ручки, дурочка… С такими красивыми ноготками, как у тебя, я бы маникюр целыми днями делала. Дал же господь красоту такой безалаберной девчонке!

«Почему они все время, как заведенные, бормочут про мою красоту? — подумала я. — Или боятся гнева своего Никитича?»

— Все, почти свободна, — объявила Марина. — Можешь забирать ее на дальнейшие муки. А у меня сейчас грустные минуты — ко мне придет Грязнер, а это трагедия!

— Грязнер? — переспросила я, делая вид, что вовеки не слыхала этого прозвища. — Ну и фамилия…

— Это, дитя мое, не фамилия. Это прозвище, полностью отражающее его внутреннюю сущность, — вздохнула Марина.

— Надо же, так окрестить человека! — продолжала я в тайной надежде выудить у нее побольше об этом Грязнере. — Прямо кошмар какой-то! Кто его так?

Марина подняла глаза и посмотрела на Любу. Люба немного поспешно отвела взгляд в сторону и сделала вид, что ее что-то чрезвычайно заинтересовало на стене. Марина наморщила лоб и долго