вышибала доставил его к Маризе домой. Не такой уж плохой вариант.
Костя осторожно поднял руку. Морщась, каждая мышца отозвалась болью, он потрогал лицо. Под ладонью было что-то распухшее, в буграх из засохшей крови. Дотрагиваться до носа было больно. В челюсть хоть и стреляло, но перелома не было. Не хватало парочки нижних передних зубов.
«Вот это отдохнул… Сходил в кабаре, – подумал Таманский. – С такой мордой не то что книгу писать, хорошо, если назад в Союз пустят».
Он покосился на Маризу.
«А девочка молодец, не бросила… Бугая этого позвала. Как там его?.. Ведь говорила же, не помню».
Костя осторожно оперся руками о кровать и попытался сесть. В животе будто разорвалась бомба. Сжав зубы, Таманский застонал.
– Что?! – Мариза проснулась, вскочила, метнулась к нему, упала на колени около кровати. – Не вставай! Лежи!
– Не нужно волноваться… – сказал, точнее, прохрипел Костя. Голос был чужой, грубый. – Я чувствую себя хорошо.
Она молчала, только смотрела в глаза, будто ловя каждое движение его зрачков.
– Плакала?
Она кивнула.
– Я волновалась.
– Ну и зря. Я крепкий.
Она снова кивнула.
– Приходил доктор, сказал, что ты крепкий, они могли тебя убить.
– Да? Не может быть.
– Удар был в печень… Но она целая.
Костя потрогал себя под ребрами справа. Больно. Осторожно отогнул одеяло. На боку расплывалось темно-синее пятно размером с голову ребенка.
– Ого… – Он посмотрел на Маризу. – Но челюсть цела, дырок в организме нет, жить буду. Хорошо. Чего ж плакать?
– Я боялась. Боялась, что не успею…
– Спасибо тебе. Ты успела вовремя.
Мариза улыбнулась. Вскочила.
– А я видела, как ты дрался!
Таманский слабо улыбнулся. Он вырос в Солнцеве.
– Ты почти нокаутировал одного! Я видела, как он валялся! А еще они были с ножом…
– А еще они были очень крепкие. – Таманский посмотрел на сбитые костяшки. – Очень крепкие…
– Даже Аркадио не сразу их срубил.
– Кстати, – Костя заинтересованно поднял брови, – а там… Я помню грохот. Что это упало?
– Это Аркадио швырнул одного из них в стену. Стена обвалилась! – Девушка даже подпрыгнула от восторга. – Ты бы видел, как они бежали потом!
– Стенка деревянная?
– Каменная! Хочешь есть? Доктор сказал, что тебе надо есть бульон. Я приготовила!
Не дожидаясь ответа, она убежала на кухню. Оттуда донеслось громыхание посуды.
Таманский, морщась и постанывая, приподнялся на локтях. Стараясь не напрягать живот, сел. Закружилась голова.
В огромном зеркале, висевшем на стене, Костя увидел себя полностью. В синяках, ссадинах. Под правым глазом фонарь, подбородок синий, на носу характерный кровоподтек, губы…
– Отлично! Мечта патологоанатома.
В комнату вошла Мариза. Сразу вокруг Таманского начались танцы. «Тебе нельзя вставать…», «Доктор запретил…», «Пожалуйста, осторожно…» Костя аккуратно отмахивался, наконец посадил Маризу на кровать и прижал к себе. Она затихла на его груди.
– Все хорошо. Немного больно, но все в порядке, – сказал Таманский, стараясь говорить убедительно. – Мне надо немного отдохнуть, но валяться в кровати я не могу.
– Я приготовила бульон… Будешь?
– Да.
Вскоре перед Таманским вырос столик с бульоном, какими-то бутербродами и еще чем-то, удивительно пахучим, чесночным. И хотя суп был слишком жирным, а жевать бутерброды было очень больно, Костя чувствовал себя счастливым.
Но это чувство, солнечное и восторженное, вмиг улетучилось, когда в дверь громко и требовательно постучали.
Мариза убежала открывать, а Таманский напрягся.
В коридоре послышался знакомый голос, и в комнату вошел, хромая, Билл.
– Ну и видок… – Джобс и Таманский были единодушны.
Американец выглядел едва ли лучше Кости. У него заплыл глаз, левая рука была на перевязи, к тому же он ощутимо хромал.
– Обидно другое, – пожаловался Джобс, присаживаясь на стул. – Камеру разбили. Раньше был «Кэнон», а теперь какая-то…
– Хреновина, – сказал Таманский по-русски.
– Как? Что это?
Костя объяснил. Джобс долго шевелил губами, пробуя на вкус неизвестное слово.
– Класс! Хре-но-ви-на. Так вот раньше у Билли был «Кэнон», а теперь у Билли есть хреновина. Отлично. Фотографировать этой хрено… хреновиной невозможно. Даже ремонт не поможет.
– Так плохо?
Американец кивнул и посерьезнел.
– Я догадываюсь, но все-таки спрошу. Кто вас отделал? Это не была случайная автомобильная авария, ведь так?
– Так. – Таманский кивнул. – Это вообще не была авария. Это четыре бритоголовых ублюдка.
– О! – Джобс поднял брови. – У меня было двое. Вы еще легко отделались.
– Мне помогли.
– Везет. Я помогал себе сам.
– Каким образом?
– Подстрелил одного. – Американец пожал плечами.
– У вас был пистолет? Почему же… – Таманский указал на руку Джобса.
– До пистолета надо было еще добраться, друг мой, – грустно улыбнулся Билл. – Я как полный идиот доверился местной полиции, которая, как утверждает пресса, меня бережет.
– Черт побери, Джобс, вы же сами журналист, кто же будет доверять прессе?
Американец пожал плечами.
– Идиот, что тут скажешь. Идиот! Но зато теперь… – Он отогнул край пиджака и показал кобуру. – Я поумнел.
– За одного битого двух небитых дают… – пробормотал Таманский, и ему пришлось пояснять Джобсу смысл этой поговорки.
– Мудро. – Билл смотрел, как Мариза кормит Костю с ложечки. – Мудро. И к тому же нас двое!
– Что? – не понял Таманский.
– Двое битых… Кстати, а почему вы не носите с собой оружие?
Таманский вздохнул, припомнил лежащую дома на антресолях охотничью берданку.
– У меня нет разрешения. К тому же я… – Он хотел сказать, что гражданин другой страны, но понял, что на американца это не произведет должного впечатления. – У нас милиция… более активна.
– Понял. То есть оружия вам не дают?
– Точно. – Таманский проглотил еще пару ложек бульона. Мариза сидела рядышком тихо, как мышка,
