воды раздражают. Нервируют. Выводят из равновесия. Как и незакрытые двери. Скрипящие половицы. Сквозняк.
Что делать, придется терпеть. В конце концов, всякий имеет право на маленькие причуды. Особенно – специалист по связям с реальностью.
– Меня зовут… – начинает он, но я с улыбкой качаю головой.
– Простите? – Гость облизывает губы. Замешательство сменяет неуверенность – младшая сестра страха.
В ответ я пожимаю плечами:
– Мой дом – мои правила. И это – одно из них: никаких имен.
Он вновь быстро облизывает губы, пытаясь снять языком с верхней большую каплю пота.
Потом осознает, что я смотрю, и, дабы замаскировать смущение от этого детского (так ему кажется) и потому – неподобающего поступка, нервно спрашивает:
– Что, совсем?
Я улыбаюсь:
– Не совсем. Вы можете обращаться ко мне так, как пожелаете.
– А вы?
Еще одна улыбка:
– Ну, вам, конечно же, говорили, что я чудак? Однако согласитесь: даже самый чудаковатый из чудаков вряд ли станет обращаться к гостю «эй, вы» или «Мистер Сине-Красный Галстук».
Владелец сине-красного галстука принужденно смеется. Бьюсь об заклад, про себя он бормочет что-то вроде: «Вот сукин сын!» А потом: «Черт, собирался же сначала повязать бежевый… или голубой… а впрочем…»
– Вот именно. – Я киваю и плюхаюсь в кресло.
Больше в комнате посадочных мест нет. Ну, в классическом понимании.
Гость переминается с ноги на ногу. Он слишком хорошо воспитан, чтобы усесться на край кофейного столика (к тому же не факт, что тот выдержит). И уж тем более – на пол.
– Итак, – продолжаю я, – моя вторая странность напрямую вытекает из первой.
Делаю паузу, предоставив гостю возможность послушать симфонию в исполнении немудреного трио: ржавая вода, ржавые трубы, ржавый кран.
Про себя отмечаю: если бы уши клиента были чуть длиннее, он явно принялся бы нервно прядать ими, как испуганная лошадь.
Чиркаю спичкой (от резкого звука он снова «играет в черепашку») и закуриваю.
– Я сам выбираю, как мне называть своих гостей. А им волей-неволей приходится это сносить. Так что все время, пока вы будете находиться на борту, я буду звать вас… – он затаивает дыхание, – ну, скажем, Мистер Клерк.
Гость испытывает одновременно облегчение и раздражение.
– Вообще-то я…
– Бухгалтер. Не главный, а такой… – щелкаю пальцами, подбирая наименее обидное слово.
– Да, но как…
– Пустое. И совершенно не имеет отношения к цели нашей встречи. Так ведь?
Он неуверенно кивает. Вновь повисает неловкая пауза. Я наслаждаюсь сигаретой, будто забыв о Клерке. Чтобы хоть чем-то занять себя и совладать с робостью, он принимается изучать мой «приемный покой». Они все так делают, кто раньше, кто позже.
Прежде всего, гость обращает внимание на буквы, выложенные цветной смальтой над камином. Языка он, разумеется, не знает.
– «Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня; морскою травою обвита была голова моя», – любезно перевожу я.
– Объяли… меня… – Клерк морщит лоб, пытаясь вспомнить. Похоже, он сам не понимает, зачем ему это надо, но все же не оставляет попыток. Как мне кажется, это само по себе уже заслуживает уважения.
– Объяли… меня… Я вроде читал… давно… Какой-то японец? – наконец неуверенно произносит он.
– Кэндзабуро Оэ, – киваю я. – Хотя он только заимствовал, а это – цитата из оригинала[4].
– М-да?..
Растерянный гость подходит к шкафу с книгами. Близоруко щурясь, читает надписи на корешках, слегка шевеля губами, словно боится обжечься названиями.
– «Моби Дик». «Старик и море». «Старшая Эдда». «Челюсти». «Зов Ктулху». «Сфера»… Что за странная подборка?
Я лукаво подмигиваю:
– Вполне подходит такому чудаку, как я, не находите?
– Да, но… То есть я хотел сказать…
Он явно боится, что я обижусь. И то сказать, от типа, который читает такое, ожидать можно всякого. Не желая допускать еще одной паузы, он, точно в спасательный круг, вцепляется в единственную книгу на полке, которая ему знакома и потому – не вызывает отторжения.
– А Библия?
– Ветхий Завет? – уточняю я. – Вполне логично.
– Правда? – он явно обескуражен.
– Левиафан. Помните такого?
– Что? Ах, да…
Избежать паузы ему все же не удается. Но тут уже я решаю, что с бедолаги довольно, и прихожу ему на помощь:
– Итак, Мистер Клерк, прежде чем мы вплотную займемся вашим делом, предлагаю урегулировать вопрос оплаты.
Знакомые (а то и любимые, чем черт не шутит) слова и привычная ситуация явно помогают гостю обрести утраченную было почву под ногами. Он торопливо расстегивает пиджак, продемонстрировав жилет с плохо выведенным пятном на груди (ванильный соус к пудингу, я полагаю), со второй попытки ухитряется попасть в кармашек для часов и, сопя, тщится нащупать его содержимое. Наконец, Клерк торжествующе припечатывает к исцарапанной столешнице сначала один, а потом и второй медяк. Большие, позеленевшие от времени монеты с неровными краями. Изображения и надписи почти неразличимы.
– Вот! И хотя я считаю…
– В копилку, пожалуйста, – перебиваю я.
– Простите?
– Опустите плату в копилку, будьте так добры. Да-да, именно в эту омерзительно розовую глиняную свинью с идиотскими ромашками на боках. Прямо в щель на спине. Одну монету, а потом и вторую… смелее… вот так. Благодарю вас!.. Что ж, Мистер Клерк, рад сообщить вам, что отныне и до окончательного выполнения мною взятых на себя обязательств вы – мой клиент.
Еще одно волшебное слово, способное творить чудеса. Плечи Клерка расправляются, в голосе, которым он обращается ко мне, появляются требовательные нотки:
– В таком случае, я хотел бы получить, знаете ли, какую-нибудь бумагу.
– Получить что?
– Бумагу. Договор. Контракт. Хотя бы кассовый чек или приходный ордер. Во избежание, так сказать.
Однако каков гусь! Того и гляди, скоро потребует с меня неустойку за ненадлежащее исполнение!
– Послушайте, Мистер Клерк. – Я медленно давлю в пепельнице истлевший до фильтра окурок, не отрываясь, смотря гостю прямо в глаза. – Вы нашли мой дом. Вы поднялись на борт, имея при себе монеты. Хотя готов поставить содержимое этой вот пепельницы против всех сокровищ Эльдорадо, еще вчера у вас их не было. Верно? Кстати, где вы их раздобыли?
– Вы… – Клерк шумно вздыхает, словно воздух в комнате разом становится разряженным, и
