наверх, ходил к научно-штабному модулю, остальные ждут его внизу, на глубине четырех километров.

Я пытался привлечь их внимание, стучал в дверь, вызывал по рации – безрезультатно. Спустя час сорок минут пришлось вернуться, у «кота» подсели аккумуляторы.

Какое-то время я надеялся, что они выйдут из добровольного заточения, и дежурил у обзорного иллюминатора. Потом понял, что необходимо заняться собой – поесть, попить чего-нибудь горячего, а главное – принять поливитаминный комплекс и протеиновые пилюли, без которого в здешних условиях очень быстро наступает физическое и нервное истощение.

Почему геологи ведут себя так странно? Почему они покинули станцию? Им здесь что-то угрожало? Возможно. Но получается, что это «что-то» сейчас угрожает мне, а я никакой угрозы не наблюдаю.

В конце концов, все эти тайны, загадки и расследования находятся в компетенции парней из службы безопасности, а я спасатель, у меня совсем другие задачи. Только, похоже, мне тут не очень рады и воспользоваться моими услугами тоже явно никто не спешит. Что ж, следует признать, что я первый раз в жизни попал в подобную ситуацию.

Обычно всегда имеется несколько решений вставшей проблемы – нас так учили, нас натаскивали на поиски этих решений, как охотничьих собак натаскивают на поиск дичи. Система отлажена, как часы. И вот она дала сбой.

Я не могу выйти на контакт с персоналом станции. Я не могу вызвать подмогу. Я не могу покинуть станцию.

Остается только ждать, причем я даже не могу утверждать, что время работает на меня. Положа руку на сердце – черт его знает, на кого оно работает.

Так ни до чего и не додумавшись, решаю поспасть. Два часа сна – это самое правильное в данной ситуации, это то, что мне нужно. Свет не гашу – мне он не мешает, а если кто-то из геологов выйдет наружу, то сразу увидит, что я их жду.

Шаги раздаются около пяти часов утра. Кто-то идет вдоль западной стены модуля, идет медленно и размеренно. При такой температуре, как сейчас, снег под ногами человека даже не скрипит, он свистит, пронзительно и нестерпимо. Сказать откровенно – звук омерзительный.

Просыпаюсь мгновенно. Руки на автомате выполняют необходимые действия – включают мультирегистратор, снимают с предохранителя оружие.

Я вскакиваю с дивана, подхожу к двери.

Тишина.

Протягиваю руку и несколько раз щелкаю выключателем, сигнализируя «я здесь, я вас жду». Мигание света в иллюминаторах не может не привлечь внимания.

Тишина.

Тот, кто подошел к станции, замер, затаился. Он ждет, но чего? Он меня боится? Или он боится войти на стацию? Если так, то почему? Что его пугает? А может быть, там вообще никого нет и мне все чудится?

Проклятье, терпеть не могу задавать самому себе такие вот вопросы, но всегда их задаю…

Некстати в памяти всплывает история с Кривцуном и Гельфрейхом, случившаяся пару лет назад. Двое техников остались во время недельной пересменки на старой, еще советской закладки, станции «Полюс недоступности» налаживать новый комплекс жизнеобеспечения. На третий день от них поступил сигнал бедствия. Бригада спасателей прибыла на станцию через семь с половиной часов. Они нашли до безумия напуганного Кривцуна, забаррикадировавшегося в техническом отсеке, и не нашли Гельфрейха, причем вся одежда немца, включая даже нижнее белье, была аккуратно разложена в шкафу.

Кривцун находился в состоянии буйного помешательства, все время пытался забиться куда-нибудь в укромное место – под стол, под кровать, и постоянно говорил о том, что «Она позвала Отто. Отто придет за мной!». Поражение психики техника было столь необратимым, что врачи оказались бессильны.

А тела Отто Гельфрейха так и не нашли, и теперь новички с подачи досужих журналюг рассказывают друг другу историю о Ледяном Отто, вечном бродяге, затерявшемся среди бескрайних снежных просторов материка. И если кому-то из полярников в метели вдруг привидится фигура голого человека, бредущего через сугробы, это значит, что он скоро сойдет с ума или погибнет.

Снег за стеной пронзительно взвизгивает, потом снова и снова. Нет, ничего мне не почудилось. Здесь он, здесь!

Выключаю свет, поворачиваюсь к большим овальным иллюминаторам холла – и замираю.

Он стоит и смотрит на меня, упершись руками в стекло. Лица не видно, различимы лишь угольно- черные провалы глазниц и яма рта.

Включаю свет – он шарахается прочь и быстро уходит из светового пятна, но я успеваю заметить, что мой визитер был без верхней одежды…

Каюсь, я поддался эмоциям и совершил профессиональную ошибку. Едва заслышав шаги, нужно было залезать в «кот», брать парализатор и выходить наружу. Нужно было задерживать того, кто приходил к модулю, обездвиживать в случае сопротивления, затаскивать внутрь и тут уже разбираться, кто, что и как.

Но шеф или русский народ правы – у страха глаза действительно велики. Я испугался, промедлил, и он – или она? – вновь сумел уйти.

Завариваю кофе. Сна теперь ни в одном глазу – меня буквально трясет от нервного возбуждения. Нужно перекусить и сделать витаминную инъекцию. Транквилизатор тоже не помешал бы, но я боюсь, что он снизит восприимчивость, а это мне сейчас ни к чему.

Черт, где же коптер? Нет, вру, сейчас меня более всего волнует совсем другой вопрос – почему тот, кто приходил, был не одет? Я не сумел догнать его – пока одевался, пока выбирался из шлюза, он успел укрыться в трещине и запереться. Я вновь стучал в дверь, но безрезультатно.

От станции до трещины довольно прилично, метров триста. Преодолеть это расстояние без специальной экипировки при температуре ниже минус семидесяти без ущерба для здоровья проблематично. На такое может пойти только ненормальный. Или застигнутый крайними обстоятельствами. Но эти самые крайние обстоятельства подразумевают, что человеку нужна помощь, а мой визави от помощи бегает.

Он меня боится?

Есть еще пара волнующих меня вопросов: почему он один? Или они ходят сюда по очереди? Но это вопросы второй очереди, с ними будем разбираться позже.

Глотаю горький кофе, морщусь – дешевая синтетическая гадость. А у Вики есть настоящая арабика, ароматная, горячая, терпкая, как сама Вики…

Вместе с раздражением приходит понимание – чтобы получить ответы на большинство вопросов, нужно садиться в засаду. Иного выхода нет.

Что ж, это вполне реально и выполнимо. Я размещусь у входного блока трещины и буду ждать. Аккумуляторы «кота» зарядились, их хватит на пять-шесть часов. Решено, выступаю через полчаса, а сейчас – бриться, чистить зубы, умываться. То, что здесь в это время года не бывает рассвета, вовсе не повод уклоняться от ежеутренних ритуалов, да и шеф не зря говорит: «Солдат шилом бреется, дымом греется, а всех удалей». Я вовсе не солдат, совсем не солдат, но то, что русские именуют странным словом «удаль», мне сейчас не помешает.

Открываю дверь в санблок, смотрю на свою физиономию в зеркале. Физиономия мне категорически не нравится – мешки под глазами, уголки рта сползли вниз, а главное – в глазах читается какая-то пугающая безысходность, как у брошенной собаки.

Чтобы подбодрить себя, вслух произношу:

– Все нормально, Йохан…

Звуки собственного голоса неожиданно пугают – сердце колотится в ушах зулусским барабаном, спина холодеет.

К дьяволу все! Пускаю воду, достаю из несессера зубную щетку (руки не дрожат, не дрожат!), тюбик с пастой. Над моим левым плечом через незакрытую дверь видно самый дальний иллюминатор холла. Я чищу зубы и в какой-то момент понимаю, что у этого иллюминатора с внешней стороны стоят два человеческих силуэта – и наблюдают за мной…

Я едва не погубил все – себя, дело и этих несчастных. Переоценка сил