преимущество — значительное снижение налоговой нагрузки. Когда Обама стал президентом, возник ряд вопросов, в частности следующих. Будет ли он продолжать прежнюю политику корпоративного социального нахлебничества или постарается отыскать новый баланс? Если он будет предоставлять больше денег банкам, потребует ли он введения хотя бы какой?то отчетности об использовании этих денег и будет ли он стремится к тому, чтобы налогоплательщики получили от выделения этих средств какую?либо отдачу? Со своей стороны Уолл–стрит не была готова ограничиться чем?то меньшим, кроме как спасением тех компаний, которым угрожало банкротство.

Администрация Обамы решила, особенно в ключевой области реструктуризации банковской деятельности, вступить в крупную игру, сохранив в основном тот курс, который был задан президентом Бушем, но, по возможности, нарушая при этом один из основных принципов капитализма: если компания не может выплатить свои долги, она должна быть подвергнута процедуре банкротства (или конкурсного управления), в результате которой обычные акционеры теряют все, а держатели долговых обязательств/ кредиторы становятся новыми собственниками оставшегося имущества. Аналогичным образом обстояло дело и с банками: если банк не может заплатить столько, сколько он должен, над ним устанавливается «опекунство». Чтобы успокоить Уолл–стрит и, возможно, способствовать скорейшему восстановлению финансового сектора, президент сделал свой выбор, рискуя вызвать гнев со стороны Мэйн–стрит. Если бы стратегия Обамы сработала, это означало бы, что серьезных идеологических баталий можно было бы избежать. Если бы экономика быстро восстановилась, Мэйн–стрит, скорее всего, простил бы президенту щедрые вливания в Уолл–стрит. Однако этот политический курс сопровождался серьезными рисками: для экономики в краткосрочной перспективе, для финансового положения страны в среднесрочной перспективе, а также, в долгосрочной перспективе, рисками, в основе которых лежали наши чувства справедливости и социальной сплоченности. Любая стратегия связана с рисками, но в данном случае не было ясно, сможет ли предложенная стратегия свести перечисленные риски к минимуму в долгосрочной перспективе. Данная стратегия, кроме прочего, повышала риск того, что финансовые рынки вызовут недовольство широких масс, поскольку люди видели, что крупные банки проводят политику стяжательства. Хотя игровое поле уже было подогнано под эти мега–институты, у многих складывалось впечатление, что эта подгонка все еще продолжается и осуществляется в пользу тех частей финансовой системы, которые в наибольшей степени несут ответственность за возникшие в экономике страны проблемы.

Выдача денег банкам обходится бюджету довольно дорого и, возможно, противоречит тем заявлениям, которые выдавал Обама, когда баллотировался на должность президента. В то время он не говорил, что собирается стать врачом «Скорой помощи» и лечить банковскую систему именно таким образом. Билл Клинтон в значительной степени пожертвовал своими президентскими амбициями, когда занялся сокращением дефицита бюджета. Обама рискует в той же мере, решая менее привлекательную задачу — провести рекапитализацию банков, в результате чего они смогут вернуться к прежнему здоровому состоянию и вновь вести себя так же безрассудно, как они делали это ранее, в очередной раз порождая огромные проблемы в экономике.

Ставка Обамы на продолжение курса по оказанию помощи банкам, курса, который начала администрация Буша, по своей природе была многомерной. Если экономический спад окажется более глубоким или более продолжительным, чем он думал, или если проблемы банков окажутся более серьезными, чем они утверждали, стоимость восстановительных работ будет еще больше. Тогда для окончательного решения этой проблемы у Обамы может просто не хватить денег. Больше денег, может быть, потребуется и для проведения второго раунда стимулирования. Недовольство по поводу расточительства банков может затруднить в будущем одобрение Конгрессом выделения дополнительных средств. К тому же неизбежно расходы на поддержку банков придется осуществлять за счет других приоритетных направлений, что, вполне вероятно, отрицательно скажется на моральном авторитете президента, учитывая, что спасательные действия в первую очередь направлены на поддержку именно тех участников, которые привели Америку и весь остальной мир к краю пропасти. Общественное возмущение в отношении финансового сектора, который использовал свои сверхогромные прибыли для покупки политического влияния, благодаря которому этот сектор вначале освободился от регулирования, а затем получил триллион долларов субсидий, скорее всего, будет только усиливаться. Неясно, как долго общественность сможет терпеть высказывания сторонников этих мер, лицемерно заявляющих о финансовой ответственности и о свободном рынке, и на этом основании возражающих против помощи малоимущим владельцам жилья, ссылаясь на моральные риски, состоящие, по их мнению, в том, что помощь, предоставленная этим собственникам сейчас, приведет лишь к необходимости осуществления более масштабных действий по их спасению в будущем и к снижению у них стимулов самим заниматься погашением кредитов. При этом все подобные заявления делаются одновременно с необузданными запросами денег для себя.

Обама скоро узнает, что его новые друзья, связанные с ним финансовыми интересами, на самом деле не являются надежными союзниками. Они примут миллиарды, выделяемые им в помощь и поддержку, но, если Обама хотя бы намекнет, что он, возможно, согласен с критикой в адрес основных американских финансовых игроков, получающих необоснованно большие объемы финансовой помощи, на него тут же обрушится их гнев. Если же Обама не выступит с подобной критикой, он, скорее всего, потеряет контакт с простыми американцами и не будет чувствовать, насколько неохотно они расстаются с деньгами, направляемыми банкирам.

Учитывая допущенные банкирами грубые нарушения, которые так дорого обомнись американцам, вряд ли кто?то удивился бы, если бы на финансовый сектор обрушился поток брани, но на самом деле эмоции оказались направлены совсем в другую сторону. Законопроект, в котором предусматривалось ограничение размеров вознаграждения высшего руководства тех банков, которые получили от правительства деньги для выхода из кризиса,12 стали называть одним из «Нюрнбергских законов». Председатель совета директоров Citigroup заявил, что часть вины за случившееся лежит на каждом, но «для нашей культуры важнее найти злодея и сделать его козлом отпущения»13.

Ярый сторонник программы TARP пошел еще дальше и заявил, что низложение банкиров Америки происходило «быстрее и жестче, чем во времена Мао, когда в китайских деревнях устраивали гонения на интеллигентов»14. Не было никаких сомнений: на этот раз мучители чувствовали себя мучениками.

Поскольку Обаму действительно резко критиковали из?за огромных бонусов, выплачиваемых руководящему составу банков, неудивительно, что он избегал четких формулировок по поводу того, каким должен стать финансовый сектор после кризиса. Банки стали не только слишком большими, чтобы позволить им рухнуть, но и слишком политически сильными, чтобы их деятельность кто?то посмел ограничивать. Но если какие?то банки настолько велики, что нельзя допустить их крушения, то почему мы позволили им стать столь крупными? Американцы должны иметь систему электронных денежных расчетов двадцать первого века с настолько низкими операционными издержками, которых только позволяет добиться современная техника, и никакие оправдания того, почему американские банки неспособны предоставить своим клиентам новые технологии работы, не должны приниматься. У Америки должна быть как минимум такая же хорошая ипотечная система, как в Дании и некоторых других странах, но ее нет. Почему тем финансовым институтам, которые были спасены за счет американских налогоплательщиков, будет разрешено продолжать «охоту» на обычных американцев, предлагать им вводящие в заблуждение условия по кредитным картам и хищническое кредитование? Но даже простое обращение с подобными вопросами крупные банки воспринимают как направленные против них враждебные действия.

Выше я уже упоминал об относящейся к временам президентства Клинтона резкой реакции некоторых членов кабинета, тех, кто придумал назвать миллиарды долларов субсидий, предоставляемых богатейшим компаниям Америки, «обеспечением корпоративного благосостояния», на те взгляды, что выражали я и Роберт Райх. Они обвиняли нас в том, что мы способствуем разжиганию классовой борьбы. Если уж наши спокойные попытки обуздать то, что с высоты сегодняшнего дня кажется небольшими эксцессами, воспринимались так резко и получали столь решительный отпор, какой реакции можно ожидать при прямой атаке на беспрецедентную перекачку денег финансовому сектору Америки?